Ко мне он относился неплохо и рассказывал всякие интересные истории, поражавшие иногда своей наивностью, но при этом помогавшие мне приобрести определённый жизненный опыт, в том числе и в вопросах службы. Он всегда повторял:

— Не сопротивляйся воле командира, никогда не упорствуй, гни свою линию молча. И сделай службу такой, чтобы она была приятна тебе и не досаждала командиру.

Это было его кредо. Командирам он не мешал, армии тоже, а служба потихоньку шла.

Меня же гауптвахта угнетала. Во-первых, там бегали крысы. Во-вторых, «доставал» железный распорядок: подъём в пять утра, в шесть часов нам давали пахнущую гауптвахтой похлёбку (кто сидел — тому знаком этот неповторимый запах). Затем отправляли на работы.

Сидеть мне было всё-таки тревожно. И я решил поговорить со старшиной этого исправительного заведения: освободят ли меня досрочно, если я выполню свой план работ? Он обещал проконсультироваться. Через пару часов гауптвахтщик вернулся и сказал:

— Да, мы можем тебя выпустить через двое суток, если разгрузишь весь уголь для городка.

А уголь находился в подвале. Я этого подвала не видел, но почему-то согласился. Когда же осмотрел этот непочатый край работы, то даже мои накачанные мускулы дрогнули. И всё же я взялся за работу с юношеским азартом и остервенением охватившего меня отчаяния. Работа кипела. И там, надо сказать, я понял, что такое шахтёрский труд. В подвале в кучах темнел слежавшийся уголь. Его надо было разбивать ломом и колуном, а потом выбрасывать лопатой наружу. Далее этот уголь поступал в котельную и давал тепло всему военному городку.

Когда я с утра от души покидал этот уголёк в окошко подвала, сходил на обед и вернулся опять туда же, то до меня дошло: сидеть придётся дольше, чем предполагалось. Ведь в соответствии с негласным договором я должен перегрузить весь уголь, а я выбросил наружу где-то одну десятую его часть… Но тут на выручку подоспели мои друзья-курсанты. Узнав, что я должен выгрузить весь уголь из подвала, чтобы досрочно выйти с «губы», они пришли на помощь, и мы за двое суток справились с работой. Глаза старшины гауптвахты округлились, когда он, ничего не понимая, глядел на совершенно пустой подвал без единой крошки угля. Он даже мысли не допускал, что сопровождающие меня конвойные могли пропустить моих друзей. А это было совсем нетрудно: за пачку сигарет любой охранник мог отпустить меня на все четыре стороны. Так или иначе, и я, и мои товарищи поработали, что называется, на все сто, и через двое суток я доложил, что работа выполнена.

Надо было отвечать за свои слова, и начальник гауптвахты должен был меня выпустить. Но, очевидно, зная мой характер, он пошёл на своеобразную уловку. Начальником комендатуры был майор Трач. Вот такая дивная у него была фамилия. Он был украинец, и все, кто служил в комендантском взводе, соответственно были украинцами. Не зря существовала в армии поговорка, что хохол самый верный служака. Ходил даже такой анекдот. Хохол закончил свою службу, и командир ему говорит: «Ты свободен и можешь ехать домой, а на прощанье я выполню любое твоё желание!» Тот отвечает: «А можно три часа взводом покомандовать?» В этой шутке есть доля правды, потому что только украинцы служили в комендантском взводе и отличались особым рвением к караульной и гарнизонной службе. Может, это пошло от их предков-казаков, но факт остаётся фактом — служили они наиболее рьяно.