По пути к метро несколько прохожих бросают на меня странные взгляды. Наконец-то я начала привлекать внимание, но не так, как хотелось бы. В вагоне я замечаю девушку, читающую «Сердце мечтательницы». Она не первая, кого я вижу с этой книгой в руках за последние месяцы. С тех пор, как стало известно о роли, которую Грета Манвилл сыграла в преступной деятельности Бартоломью, ее книга неожиданно вновь обрела популярность, впервые за десятки лет снова оказавшись в списке бестселлеров.

Девушка замечает меня, узнает и ошарашенно моргает.

– Простите, – говорит она.

– Не извиняйтесь, – говорю я. – Это хорошая книжка.

Ингрид и я доезжаем до места назначения без пяти минут два и видим, что во всем квартале уже не осталось ни одного автомобиля. В Центральном парке уже высится подъемный кран со стальным шаром, словно огромное металлическое чудовище. Вокруг возвели ограждение, чтобы отвадить зевак.

Без толку. На улице собралась настоящая толпа. Журналисты направляют на здание свои камеры. А многие другие просто хотят похвастаться, что присутствовали при сносе печально известного Бартоломью. Завершает картину кучка протестующих с плакатами «СПАСИТЕ БАРТОЛОМЬЮ!».

Несмотря на славу и почтенный возраст, зданию не был присвоен исторический статус. Таково было желание семьи Бартоломью. Статус памятника культуры привлек бы лишнее внимание, которого они стремились избежать.

Со смертью Ника Бартоломью стал самым обычным манхэттенским зданием. Его приобрел конгломерат по торговле недвижимостью и немедленно принял решение о сносе. В отличие от протестующих, новые владельцы прекрасно понимают, что никто в здравом уме не согласится жить в здании, где людей разбирали на органы.

Настали последние минуты Бартоломью, и полгорода собралось, чтобы поглазеть на его кончину.

Мы с Ингрид пробираемся поближе к забору. На нас не обращают внимания, благодаря нехитрой маскировке, которую мы нацепили, выйдя из метро. Вязаные шапки, солнечные очки и поднятые воротники курток.

Через металлическое ограждение я смотрю на Бартоломью, величественный и мрачный, как усыпальница. За последние полгода я вижу его впервые. Мои кости пронзает неприятный холодок, и я поплотнее закутываюсь в куртку.

Северный угол крыши пустует. По моей просьбе Джорджа сняли с насиженного места и передали на попечение Нью-Йоркского исторического общества. Власти города с радостью пошли мне навстречу. Джорджа планируют выставить в качестве памятника жертвам Бартоломью. Надеюсь, так оно и будет. Может быть, я его навещу.

Толпа затихает, когда рабочий забирается в кабину подъемного крана. Звучит предупреждающий сигнал. Он эхом отдается у меня в груди.

Неожиданно для себя я начинаю плакать. Я оплакиваю тех, кого забрал Бартоломью. В первую очередь Дилана, но также Эрику, Меган, Руби и всех остальных.

Я оплакиваю свою семью.

Джейн, которая, возможно, жива, а возможно, нет.

Моих родителей, которых жизнь била вновь и вновь, пока они не сдались.

Но еще я оплакиваю и себя саму. Ту молодую, полную надежд девочку, которая увидела Бартоломью на обложке книги и поверила его обещаниям. Той девочки больше нет – ее место заняла я, более мудрая и закаленная, но все еще не разучившаяся надеяться.