И мысли — все дерзновенней: надо, надо еще раз в Москву поехать, надо его увидеть, надо во всем признаться.

А то — как он узнает?

А Лучшая Подруга — то — правильно говорит: дура она дура, надо было, наверное, и… ну, намекнуть, что ли…

А время шло, шло неумолимо. И вот уже ей — двадцать шесть, и вот уже не ведет он больше «Поле чудес», потому что перешел на другую программу — «Тема» называется, а «Поле…» ведет немолодой уже такой дяденька, с усами, хорошо ведет, интересно, и над участниками не издевается, не подкалывает их зло («Это делает честь вашему уму!»), но все равно — не то, не то…

А вот уже ей и двадцать восемь. И не ведет уже Листьев «Тему», потому что перешел на другую передачу

«Час Пик» называется. А на «Часе Пик» он ей еще больше нравится — чем — то таким теплым, домашним от него веет, так и хочется обнять, приласкать, к сердцу прижать…

Ну почему, почему так несправедливо устроен этот мир?

Почему он не её, почему они не вместе?

Она бы ему вкусненькое разное готовила, рубашечки бы стирала, подтяжечки бы широкие гладила, миндальные печенья — каждый день, и все такое…

И тут закралась в её голову самая дерзкая идея…

И вот, поплакав в подушку, решилась: к Лучшей Подруге пойти и во всем признаться.

А у Лучшей Подруги — то неприятности на неприятности: танкиста её военная прокуратура трясти начинает: генерал Бурлаков — знаете? Ну, которого судили недавно. Хищения в Западной группе войск — в курсе, конечно? Злоупотребления начальства — что скажете? О том, как на военно — транспортных самолетах угнанные «мерседесы» в СНГ переправляют — известно ль вам? А сколько генералитет российский с этого имеет? А хищение имущества? А коррупция? А все остальное? Международный скандал, понимаете. Немцы ведь и обидеться могут. В кредитах откажут. И вообще — журналиста того из «Московского комсомольца» убили, взорвали в кабинете редакции — кому было выгодно?

Отбивается танкист от военюрисгов, стоит насмерть, как двадцать восемь героев — панфиловцев на подступах к родной столице. Вроде, доказал свою непричастность, только в себя пришел, а тут — новая напасть: война, значит, с этими горцами, с чеченцами.

И его отправляют.

У Лучшей Подруги дома — вой, слезы, стенания:

— Что будет, что будет!?

Танкист храбриться:

— Да ничего не будет! Побьем мы извергов, которые там в Грозном, в детском садике целую группу среднего дошкольного возраста изнасиловали, побьем по закону добра и красоты, отстоим честь русского оружия, май либер мэтхэн{Моя любимая девочка (нем)}, и вернусь я на танковой броне с букетом цветов, и на груди будут сиять звезды и кресты, и будем жить с тобой долго и счастливо, и никакие военные прокуроры нас трогать не будут, так как вернемся из этих вражеских ущелий гордыми победителями незаконных бандформирований. Тем более, что наши, российские бандформирования — законные. А законных победителей не судят…

Успокоилась Лучшая Подруга, настолько успокоилась, что даже нашла в себе силы её выслушать…

Выслушав, вздохнула, пригорюнилась.

— Никак эти бредни из головы выбросить не можешь? Стыдись!