— Ах, — только и сказала я. Тогда–то я и поняла. Тиму не надо будет ничего скрывать, и он сможет объявить о ней, о своих отношениях с ней. Странно, подумала я, что это не приходило мне в голову.

— Когда он будет работать в этом исследовательском центре, бесчестье и утаивание исчезнут, им до этого нет дела. Они всего лишь миряне, они не христиане, они не порицают других. Они не спасенные. Я скажу тебе кое–что, Эйнджел. Это из–за меня Тим отказался от Бога. Это ужасно и для него, и для меня. Ему приходится подниматься каждое воскресенье и проповедовать, зная, что из–за меня он и Бог разлучены, как в грехопадении Адама. Это из–за меня епископ Тимоти Арчер повторяет изначальное падение в самом себе, и он пал добровольно. Он выбрал это. Никто не заставлял его падать, никто ему этого не велел. Это моя вина. Мне надо было сказать ему «нет», когда он первый раз предложил мне переспать с ним. Так было бы намного лучше, но я ни хрена не знала о христианстве. Я не понимала, что это значит для него и что со временем это будет значить для меня, пока эта чертова дрянь не излилась на меня, этот догмат Павла о грехе, первородном грехе. Что за безумный догмат, что человек рождается порочным. Это так жестоко. Его нет в иудаизме, Павел выдумал его, чтобы объяснить распятие Христа. Чтобы придать смысл смерти Христа, которая в действительности бессмысленна. Смерть ни за что, если не веришь в первородный грех.

— А теперь ты веришь, в него? — спросила я.

— Я верю, что, я грешна. Я не знаю, родилась ли я такой. Но теперь это так.

— Тебе нужна психотерапия.

— Всей церкви нужна психотерапия. Старая доктор Безумие лишь раз взглянула на меня и Тима и поняла, что мы спим друг с другом. Это знают все новостные компании, а когда выйдет книга Тима, ему придется уйти. Это не имеет ничего общего с его верой или отсутствием веры во Христа: это связано со мной. Это я заставляю его оставить карьеру, а не отсутствие веры. Я делаю это. Эта чокнутая старуха лишь повторила мне, что я и так знала, что нельзя делать то, что делаем мы. Делать–то можно, но приходится расплачиваться. Вот только я скоро умру, действительно умру. Это не жизнь. Каждый раз, когда мы едем куда–нибудь, летим куда–нибудь, нам приходится снимать в отеле два номера, каждому по номеру, а затем я крадусь через коридор к нему… Доктору Безумию не надо было уметь читать мысли, чтобы вынюхать это. Это было написано на наших лицах. Пошли. За покупками.

— Тебе придется одолжить мне. У меня не хватит на магазины.

— Это деньги епископальной церкви. — Она открыла сумочку. — Милости прошу.

— Ты ненавидишь саму себя, — я намеревалась добавить незаслуженное словцо, но Кирстен перебила меня:

— Я ненавижу положение, в котором нахожусь. Я ненавижу то, что Тим сделал со мной, что из–за него я стыжусь самой себя, своего тела и того, что я женщина. Разве для этого мы создавали ФЭД? Я и думать не думала, что когда–либо окажусь в подобном положении, как шлюха за сорок баксов. Нам с тобой иногда нужно общаться, как мы делали это раньше, до того, как я стала тратить все свое время на написание его речей и организацию встреч — стала секретарем епископа, которая делает все, чтобы он не показал себя на публике таким дураком, какой он есть на самом деле, не показал себя ребенком, какой он есть. Вся ответственность лежит на мне, а со мной обращаются как с мусором.