— Ну-с, отчеты о потраченных суммах мы станем направлять, куда прикажете, только прежде придется уговориться о шифрах. Сами понимаете, цензура, со всех сторон обложили, как волков травят! — Молодой барин ссыпал камешки в чашку, не удержался и опять зачерпнул, ему хотелось еще немного поиграть и полюбоваться.

Тут в полной тишине стремительно распахнулись высокие двери, полутемная комната как по мановению волшебной палочки наполнилась людьми, которые действовали быстро, умело и страшно.

Сидящие с той стороны стола оглянулись, лица у них сделались растерянными и недоумевающими, но что там подняться! — даже шевельнутся никто не успел. Короткими ударами в лицо и по шее, от которых затрещали кости, их свалили на пол и стали деловито вязать. Румяный барин побледнел, ладонь у него разжалась, из нее посыпались блестящие камни, заскакали по столу, разбрызгивая льдистые лучи. Он втянул голову в плечи, стал закрываться рукой, как ребенок, но удар свалил и его. Под столом он всхлипнул и пополз, но сверху навалились, стали выворачивать ему руки. Шаховской вскочил.

— Ишь ты, кусается, сучонок!

— Смотри, чтоб не нашумел. Вдарь ему еще разок!

Зажегся электрический свет под потолком, сделав комнату, где молча и страшно били и вязали людей, ниже и меньше размером. Человеческое месиво колыхалось по всему помещению. И тихо было, слышалось только тяжелое дыхание, всхлипы и шорохи.

Все это продолжалось, должно быть, меньше минуты. Затем в коридоре зазвучали твердые, уверенные, победительные шаги и в комнату вошел… Столыпин.

Люди в штатском замерли и вытянулись.

— Все здесь, ваше благородие! Взяли.

Министр мельком огляделся, чуть задержал взгляд на Шаховском, как будто установил, что это именно он и с ним все благополучно.

— Благодарю за службу, орлы, — пророкотал министр. — Внизу тоже все, по счету. Ну-с, ведите, и чтоб там без шума!..

Лежащих подняли и поволокли, только тот, что беседовал с Шаховским, утративший весь свой румянец, очень бледный, как будто неживой, все вырывался и выкручивался из рук стражников. Висок у него был рассечен, темная кровь текла по шее, капала на белый воротничок. Столыпин стоял у камина, заложив руки за спину и покачиваясь с пятки на носок, наблюдал совершенно равнодушно.

Шаховской соображал и двигался с трудом.

Что произошло в следующее мгновение, он так и не понял. Отирая с лица кровь, в дверях возник молодой барин, его шатало из стороны в сторону. «Браунинг» блеснул холодным светом, как давеча бриллиант.

— Умри, палач, иуда, — тоненьким мальчишеским голоском тихо и испуганно выговорил молодой человек. Сзади уже бежали, но он выстрелил, успел. Алябьев метнулся вперед и не удержался на ногах, упал лицом вниз, к ногам Столыпина.

Вбежавшие навалились на молодого барина и, должно быть, убили — что-то хрустнуло, он всхлипнул и больше не шевелился.

— Кто упустил? — грозно спросил Столыпин. — Ну?! Кто?!

Нагнулся и перевернул Алябьева, так и оставшегося лежать лицом вниз. Алябьев медленно перевернулся, и Шаховской увидел его мертвые глаза.

— Иду, иду! — сердито закричали из-за обитой коричневым дерматином двери. — Кому там неймется-то, господи?!