Все эти обычаи, в которых красный цвет ассоциируется с наказанием, предусматривающим применение огня и пролитие крови, существуют с незапамятных времен. Упоминания о них сплошь и рядом встречаются в Библии, а их рудименты иногда можно обнаружить и в современных традициях. Пусть и не в таких радикальных и кровавых формах, как в прошлом, но все же мы продолжаем использовать красный в качестве цвета наказания. Взять хотя бы красные чернила, которыми вносят исправления в школьные тетради, или всевозможные запреты и предупреждения, о которых мы узнаем из объявлений, написанных красными буквами[142].

Вернемся в Средние века и от красного плавно перейдем к рыжему. Этот особый оттенок красного, который сегодня мы определили бы как темно-оранжевый, начиная с XII века вызывает к себе все более и более негативное отношение и наконец превращается в позорную отметину, признак едва ли не всех пороков. В текстах и изображениях его мерзкую сущность олицетворяет один человек: Иуда.

Ни в одном из канонических текстов Нового Завета, ни в одном из апокрифических евангелий нет описания внешности ученика-предателя. Вот почему в раннехристианском и раннесредневековом искусстве он всегда изображается без каких-либо особых примет или постоянных атрибутов. Правда, художники стараются, чтобы в сцене Тайной вечери он хоть чем-нибудь — местом, занимаемым за столом, ростом или позой — отличался от других апостолов. И только в начале нового тысячелетия появляется образ Иуды с рыжими волосами и бородой, сначала на миниатюрах, а затем и на других носителях. Родившись на берегах Рейна и Мааса, эта манера изображать Иуду постепенно распространяется на всю христианскую Европу; в итоге на закате Средневековья и на заре Нового времени рыжая шевелюра становится самым узнаваемым атрибутом Иуды[143].

Есть, впрочем, и другие: маленький рост, грубая, скотская, либо искаженная гримасой физиономия, темная кожа, нос крючком, толстые, выпяченные и почерневшие (от предательского поцелуя) губы, отсутствующий либо тусклый нимб, желтая одежда, беспорядочные либо, наоборот, скованные движения, левая рука, сжимающая украденную рыбину или кошелек с тридцатью сребрениками, демон или жаба, влезающие в рот, а позднее и сидящая рядом собака. Иуду ни с кем не спутаешь, как и самого Христа. Каждый следующий век наделяет его своим набором атрибутов, из которых художник волен выбрать наиболее подходящие для данного сюжета, для своих творческих задач или для символического значения картины[144]. Но начиная с середины XIII века неизменным остается только один: рыжая растительность на голове и на теле.

Однако Иуда не владеет монополией на волосяной покров такого цвета. В искусстве позднего Средневековья некоторое количество клятвопреступников, предателей и бунтовщиков тоже могут быть рыжими. Например, братоубийца Каин: в типологической символике, находящей в Ветхом Завете параллели с Новым, он предстает как прообраз Иуды[145]. Или Ганелон, предатель из "Песни о Роланде": движимый завистью и жаждой мести, он посылает Роланда (своего родича!) вместе с его товарищами на верную смерть