Опускаю ладонь ниже, до самой кромки пояса ее джинсов, щелкаю по металлической кнопке. Хочу оторвать ее на фиг, вырвать «с мясом» молнию и просунуть пальцы под трусики. Но останавливаюсь на том, что просто опускаю ладонь еще ниже, обхватываю ее между ног, словно яблоко. Бон-Бон всхлипывает, дергается, словно оседлала электрический разряд.

— Уверен, что в моей постели, малышка, ты бы была целиком и полностью удовлетворена, — говорю я, наслаждаясь тем, как вена на ее шее вколачивает в мою ладонь все до капли возбуждение. — Ты уже созрела для того, чтобы тебя хорошенько поимели. Поправочка. — Я сжимаю ее между ног, и эта прищученная бестия мычит закрытым ртом, ведь все еще пытается делать вид, что ей от происходящего ни жарко, ни холодно. — Ты созрела быть оттраханой мной. И твоя задница, моя хорошая, интересует меня лишь в коленно-локтевой позе, в каких-то чумовых стрингах, которые будут настолько крошечными, что нам даже не придется их снимать.

— Озабоченный придурок, — выдыхает она.

— Голодная сучка, — отвечаю я, и нехотя убираю обе руки. Ее жар между ног до сих пор жжет мне ладонь. — Больше не лезь в мою жизнь, поняла? Ведь теперь ты знаешь, каким образом я буду выколачивать из тебя дурь.

Я не жду реакции: поворачивают — и просто ухожу.

И уже на улице понимаю, что ладонь, которой я гладил ее между ног, зажата в кулак. Угадайте, что я хочу сделать с этим кулаком? И ведь сделаю, хоть дрочить в моем возрасте — это вообще отстой.

Я знала, что он совсем без тормозов, но и поверить не могла, что наша перепалка зайдет так далеко. И чем только думала, когда увязалась за ним? Точно не головой.

Честно говоря, я с трудом помню весь остаток дня. С кем говорила, о чем? Что делала? Все мысли болтались где-то на периферии, потому что в фокусе был только Рэм и его рука у меня между ног. И даже поздно вечером, когда я уставшая и совершенно вымотанная вышла из душа и упала на кровать, он был тем единственным, что полностью заполнило фокус моих воспоминаний. Его дурацкий запах, от которого у меня, как у малолетки, кружилась голова, его пальцы у меня на животе, его губы — так близко, что я запомнила каждую трещинку.

Я валяюсь в постели, настроенная забить голову чем угодно, лишь бы вытравить оттуда это назойливое насекомое, но в итоге переворачиваюсь на спину, поднимаю руку — и указательным пальцем провожу в воздухе вдоль по линии складки в уголке его рта. Вижу, словно он сейчас здесь: нависает надо мной, говорят пошлые словечки и предлагает проверить, наделал ли я крохотные стринги. Улыбаюсь, потому что у меня как раз есть такие, с кокетливой бабочкой из камешков чуть выше копчика, и на них до сих пор бирка, потому что не было подходящего случая надеть. И когда в воображении вспыхивает образ Рэма, рвущего бабочке крылья, взгляд опускается на ладонь, замирает на зеленом огоньке изумруда в центре кольца.

Стону — и рука обессиленно падает на одеяло.

Нет смысла отпираться: мое тело странно реагирует на это придурка. И попытки контролировать физиологию головой не дают никакого результата.