— Я могу взять сумку, — ворчит мой Цербер, когда мы выходим из номера. — Слушай, Бон-Бон, гипс сняли, я не калека и хватит надо мной трястись.

Он такой милый, когда злится. Вот хоть тресни, а так и тянет его нарочно подергать за усы, посмотреть, как у него глаза темнеют, как он сводит брови к переносице и делает вид, что ему почти все равно.

Утром мы заселились в гостиницу, а сейчас, когда солнце уже клонится к закату, пришло время отчаливать на наш маленький тихий островок. Катер уже ждет у причала и все, о чем я могу думать — сколько времени пройдет после того, как мы останемся одни, прежде чем наброситься друг на друга. Смешно сказать, но после той аварии мы почти не были наедине, не считая последних недель, пока Рэм усиленно работал дома, с гордым видом водрузив загипсованную ногу на кофейный столик. И за это время я успела сделать несколько открытий. Во-первых, полностью одетый, занятый любимым делом мужчина так же сексуален, как и полностью раздетый. В особенности, когда он так увлечен, что даже не замечает, как выставляет кончик языка или усердно кусает нижнюю губу, или как чешет кончиком карандаша голову, из-за чего его волосы торчат во все стороны, словно у балованного мальчишки. Во-вторых, секс — это, конечно, хорошо и без него грустно, но спать в обнимку в одной постели — просто бесценно. Мой Цербер оказался до конца верен своему инстинкту собственника: даже, когда я случайно отворачивалась во сне, он брал меня за руку и разворачивал обратно, так, чтобы я снова его обнимала. А утром делал вид, что мне это приснилось. И так — чуть не каждую ночь. Ну и в-третьих, выяснилось, что мой муж не разбрасывает носки! А охотно и добровольно бросает их в стиральную машинку. Можно сказать, он лучше, чем идеал. Он — мой идеал.

Только упрямый.

— Ладно, Цербер, с тобой же бесполезно спорить, — говорю я, позволяя мужу взять наши вещи.

Он чуть-чуть прихрамывает, но делает вид, что так и задумано, а я иду следом и делаю вид, что не замечаю. Мне всего девятнадцать лет, но, кажется, я понимаю, что быть женой — значит, помогать ему оставаться сильным плечом, даже когда он хромает после аварии, в которой чуть не погиб, спасая мою жизнь.

Хорошо, что иду сзади, потому что глаза снова на мокром месте.

— Пялишься на мою задницу, Бон-Бон? — с игривыми нотками в голосе спрашивает Рэм и я чуть не горю от желания ущипнуть его за мягкое место. Совсем двинутая на нем, и в принципе, наслаждаюсь этим на всю катушку.

— Смотрю за двоих под ноги, — как бы безразлично фыркаю я, мысленно выуживая его из шорт. Да да, это прерогатива мужчины — раздевать свою женщину глазами, но чем я хуже, тем более, когда тут перед самым носом такой подкаченный «орех».

— Да у меня задница уже горит, — не верит он, и вдруг резко останавливается, так что я налетаю носом на его спину. Поворачивается, смотрит на меня вполоборота и спрашивает: — Ничего не забыла?

— Ты имеешь в виду зубные щетки? — воркую я.

— Я имею в виду те трусики из трех полосочек, малышка.

Приходиться встать на цыпочки, чтобы прямо ему в ухо шепнуть: