Может, не такой и рай эта Новая Калифорния.

Пробежав пассаж из конца в конец, Аль влился в толпу пытающихся уйти подальше от места перестрелки. Костюм его сгинул, обнажив мерзкий комбинезон Лавгрова.

Аль подхватил плачущую девочку и посадил на плечо. Приятно помогать людям. Эти безмозглые свиньи могли бы сначала детей с дороги убрать, а уж потом палить во все стороны. Дома, в Чикаго, он бы такого не допустил.

Остановился он в двух сотнях ярдов от входа в пассаж, достаточно далеко, чтобы эффекты сенсорно-подавляющих зарядов не ощущались. Там уже собралась небольшая толпа перепуганных, измученных людей. Семьи теснились вместе, кто-то искал родных и любимых.

Аль поставил девочку на землю — она еще плакала, но скорее от кайзерского газа, чем от какой-то раны. Подбежала мамаша, стиснула ребенка в объятьях и долго и многословно благодарила спасителя. Приятная дама. О детях заботится, о семье, как положено. Жалко, шляпы нет — снять перед ней.

«А как вообще в этом мире люди выражают свое вежливое отношение?»

Лавгров не понял вопроса.

Пройдя еще ярдов сто пятьдесят, Аль вышел из пассажа. Через пару минут тут плюнуть будет некуда от полиции. Он двинулся вперед — куда, неважно, лишь бы подальше. Видимость комбинезона Лавгрова он оставил. Никто не обращал на него внимания.

Что делать дальше, Аль не знал. Слишком все странное — этот мир, его положение в нем. Да странное — не то слово! Уж скорее ошеломительное… или попросту жуткое. И то плохо, что попы-то правы оказались насчет того света, рая и ада. Мама не зря горевала, что он в церковь не ходит.

«Может, я расплатился? — подумал он. — Долги Богу отданы? И меня поэтому вернули? Но если перерождаешься, то ведь в младенца, нет?»

Мысли были непривычные.

«В отель», — бросил он Лавгрову. Надо отдохнуть и обдумать, что делать дальше.

Оказалось, что в большинстве небоскребов можно было снять комнату. Но за нее приходилось платить.

Рука Капоне сама нырнула в брючный карман, нашарив кредитный диск Юпитерианского банка — монету-переросток, серебряную с одной стороны и лиловую — с другой. Лавгров послушно объяснил, как эта штука работает, и Аль ткнул в нее большим пальцем. По серебряной стороне загуляли зеленые светящиеся черточки.

— Черт!

Он попробовал еще раз, сосредоточившись на желаемом… колдуя.

Черточки начали складываться в фигуры, поначалу невнятные, потом четкие и ясные. «В такой диск можно упаковать казну целой планеты», — намекнул Лавгров, и Аль навострил уши. А потом он ощутил нечто неуместное, неправильное. Чье-то присутствие.

Он как-то упустил из виду остальных. Тех, кто был рядом, когда он вошел в тело Лавгрова. Тех, кто бросил его в заброшенной лавке. Но стоило закрыть глаза, отрешиться от городского шума, и Аль слышал дальний вавилонский гомон — это из царства кошмаров взывали к нему души, страждущие вернуться, вновь жить и дышать.

И то же особенное чувство открывало ему город с другой стороны. В серой мгле — стены черных теней. И среди них незримо двигались люди — гулкие шепотки, слышимые призраки. Некоторые отличались от прочих — они были громче, яснее, но их было немного.