Салли прочитала газетный материал до конца, но ничего не почувствовала. Это ее беспокоило — такая нейтральность окрашивала мир в серые цвета. Она должна что-то думать о социализме, поскольку это насущный вопрос. Салли даже знала, что именно она должна думать о социализме, но пока ощущала такую ненависть и страх из-за этого дела с Артуром Пэрришем, что у нее не оставалось сил порицать экономические теории.
Она отложила газету, сделала пару записей по поводу акций, походила туда-сюда, приготовила еще кофе. Наконец Сисли Корриган, добрейшей души человек, потеряла терпение:
— Ради бога, мисс Локхарт, почему бы вам не пойти прогуляться. Здесь больше делать нечего, вы себя только накручиваете. Идите на улицу, промокните, замерзните, зато, когда придете домой, примете горячую ванну, и вам станет гораздо лучше. А я здесь все приберу и закрою за собой дверь.
— Хорошо, — согласилась Салли. — Наверное, так я и сделаю.
Она надела плащ и шляпку, взяла ботинки, которые сушились у камина, и, не посмотрев на лежащую на столе газету, вышла.
Дождь все еще моросил, было промозгло, но Салли не обращала внимания на погоду и быстро шла мимо собора Святого Павла к Ладгейт-Хилл, а потом по набережной в сторону парламента. Начался отлив, обнаживший дальний берег реки, грязный, серый, замусоренный. Причалы, лесные склады, лесопильные заводы и литейные цеха зловеще упирались в низко нависающее небо, паровые краны напротив Уайтхолл-Стэрс бессмысленно опускались и поднимались. Теперь, когда вода ушла, Вестминстерский мост выглядел неуклюже на своих длинных, тонких быках. Все казалось странным. Мир сошел с ума.
Кода Биг-Бен пробил три раза, Салли покачала головой и по мосту перешла на другую сторону. На южном берегу она повернула по направлению к Ламбету и еще два часа шла без остановки. Она не знала этой части реки и вскоре заблудилась. Это ее вполне устраивало: если она сама не знала, где находится, никто другой и подавно не узнает. Длинные цепочки приземистых, невзрачных домиков, , железнодорожные мосты, тюрьма, больница, часовни, большая площадь с элегантными домами восемнадцатого века, инженерное бюро, рынок, работный дом, театр и дома, дома, дома; площадка для крикета, газовый завод, пивоварня, конюшня, стройка, железнодорожная станция, школа; мрачные кварталы с жилищами ремесленников, снова дома, приют для слепых, типография…
Салли и не представляла, насколько велик Лондон, хотя прожила здесь много лет. Обычно она проезжала по городу на поезде, читая газету или делая свои записи; для нее Лондон был абстракцией, а не реальностью. В каждом из этих домов жили настоящие люди. В каждой из этих контор кто-то принимал важные решения. За этими дверями кто-то влюблялся, умирал, рожал детей или годами ненавидел свою вторую половину. Вот, прихрамывая, идет маленький мальчик. Почему он хромает? Он неважно выглядит, бедно одет; кто-то побил его? Или он таким родился? А может, это последствия рахита? Старая женщина с корзинкой, наполненной спичками, старый еврей на базаре, переворачивающий страницы подержанных книг; женщина, вероятно, того же возраста, что и Салли, она уже потеряла все зубы, у нее шрам от ожога во всю щеку. Салли почувствовала, что в душе переживает за этих несчастных, неизвестных людей. Конечно, они были неизвестны только ей; у каждого из них была своя жизнь, так же, как и у нее самой.