– Какого хрена?.. Я думал, ему дали год.

– Его приговорили к году тюремного заключения, – пояснил Тран. – Но он подал апелляцию, и судья смягчил приговор до шести месяцев домашнего ареста.

– Вы думаете, здесь замешан его сын? – спросил Мюррей. Казалось, он колебался, прежде чем продолжить: – На этом видео не видно его лица.

– Мне не нужно видеть лицо этого ублюдка, чтобы его узнать.

Полицейские посовещались, и Тран проговорил:

– Мы отправимся к нему и зададим несколько вопросов.

– А потом арестуйте его.

– Для этого нужно веское основание, – пояснил Мюррей. – Одного видео недостаточно, чтобы его опознать.

Когда я начал протестовать, Тран поднял руку.

– Отвезите ее домой, ладно?

Я глубоко вздохнул и кивнул.

Тран взял данные у Шайло, и полицейские ушли.

Руди и Летишия стояли рядом, наблюдая, как Шайло пробиралась сквозь обломки своего магазина.

– Отвезите ее домой, – проговорил я. – Я здесь приберусь.

Шайло покачала головой.

– Нет, я не могу… Не могу уйти…

Я подошел к ней и взял за плечи.

– Шайло, посмотри на меня.

Шайло подняла на меня карие глаза, но на самом деле она меня не видела. У меня защемило сердце. Она все еще пребывала в замешательстве, в оцепенении.

– Езжай домой, малыш, – проговорил я. – Отдыхай. Я все уберу.

– Ты не сможешь все убрать, – нахмурившись, произнесла она таким тоном, словно я спятил. – Это очень много. Слишком много…

– Ну, я начну, а потом посмотрим. Ладно?

Она молча кивнула и позволила Летишии вывести ее через заднюю дверь.

Руди остановился рядом со мной.

– Спасибо тебе, сынок. За то, что так добр к ней.

Он похлопал меня по плечу и ушел, а мне чертовски захотелось закричать:

«Это моя вина. Моя».

Меня затопила ярость, обжигая вены, словно пламя. Я схватил метлу в задней комнате и вцепился в нее, будто это была гребаная глотка Фрэнки Дауда. Я погрузился в работу, убирая осколки стекла и, насколько мог, приводя в порядок разбитые витрины, извлекая из мусора ювелирные изделия.

Как бы мне ни хотелось, я ничего не мог поделать с краской из баллончика. Я желал бы все это закрасить, чтобы Шайло, вновь увидев свой магазин, не чувствовала себя настолько опустошенной.

Когда я закончил все, что мог сегодня сделать, часы показывали почти два ночи. Я загрузил все изделия Шайло в багажник «Бьюика» и положил на заднее сиденье, потом сумел кое-как запереть дверь на цепочку и висячий замок.

Я поехал домой к Шайло. Руди отвез Мари и Летишию обратно в отель. Берти и Биби еще не спали. Они сидели на диване, пили чай и приглушенно разговаривали.

– О, милый, – проговорила Биби, заливаясь слезами. – Руди все нам рассказал. Неужели все настолько плохо?

– Да, плохо. Шайло спит?

Берти кивнула.

– Бедное дитя. Сначала Мари, благослови ее Господь, а теперь это…

– Я хочу проверить, как там Шайло, – проговорил я.

– Спасибо, – произнесла Биби. – Спасибо, милый, за все, что ты сделал…

«Все, что я сделал…»

Я зашагал по коридору к комнате Шайло. Радужные огни горели тускло, но я сразу понял, что ее кровать пуста.

«Ладно. Она в ванной. Или снаружи, в сарае. Работает, чтобы как-то сгладить урон сегодняшнего вечера».