– Я всего лишь использовал сведения, которыми мы располагаем. Меня навела на мысль эта… Калипсо Брас.

Дель Пьеро кивнула и спросила, прижав руку к животу:

– А как вы себя чувствуете… с этой штукой, которая у нас внутри?

Я прикрыл глаза, подставил лицо под тугие струи воздуха, которые с трудом ворочал вентилятор.

– Так себе… Убийца всерьез нас задел. Глубокая рана, внутреннее кровотечение… Удар настолько же ловкий, насколько продуманный…

Она, глядя в пустоту, ощупывала бока, узкие полоски света скользили по ее медным волосам, – наверное, другим мужчинам она показалась бы сейчас красивой, с этими влажными прядями в золотистых отблесках заката…

– Вы и представить себе не можете, до чего мне все это омерзительно, – скривившись, призналась она. – Думаю, для нас, женщин, это более мучительное ощущение. Я чувствую себя… запачканной… едва ли не изнасилованной…

Изнасилованной… Слово отозвалось взрывом у меня в голове. Изнасилованной изнутри!

Она поднесла к губам дрожащую сигарету, подтолкнула ко мне пачку, из которой я тоже вытащил одну, потом замерла, словно отключившись.

– С вами все в порядке? – спросил я, щелкнув зажигалкой.

Она выпрямилась, подтянулась:

– Да-да, ни малейших проблем. – Показала на телефон. – Из лаборатории обещали вечером позвонить. Скоро мы узнаем, насколько резистентны наши анофелесы. Нестерпимая душевная пытка. Не знаю, что со мной будет, если… я хочу сказать…

– Постарайтесь об этом не думать, берите пример с меня.

Она кивнула, подравнивая и без того ровную стопку бумаг:

– Ладно, давайте начнем. Так вот, насчет вскрытия Оливье Тиссерана… Я присутствовала при этом, не до конца… – Она наморщила нос. – Мне доводилось видеть вскрытия, но не такие! Беспредельная мерзость и ужас.

Голос ее утратил утренние агрессивные нотки. Мы, подобно двум камешкам на пляже, были равнодушны друг к другу, но сближены обстоятельствами, а слишком знойный день лишил нас всякого желания препираться и ссориться.

– Из-за малярии? – предположил я.

Она покачала головой. Лицо у нее стало как у младенца, который вот-вот разревется.

– Если бы только это…

– А что еще?

– У Тиссерана на груди с левой стороны был длинный серповидный разрез, сделанный скальпелем или каким-то другим острым инструментом и потом кустарно зашитый шелковой ниткой. Ван де Вельд считает, что рана зарубцевалась дней десять назад.

Между нами извивались ленты дыма, окрашивая наши и без того бледные лица в серые тона.

– Пытки? – выдохнул я вместе с расплывающимся облаком.

– Слишком мягко сказано. Для того чтобы это назвать, не существует слов. Посмотрите сами…

Она протянула мне снимки. У меня кьянти подступило к горлу.

– Похоже на…

– Когда Ван де Вельд сделал надрез… они там копошились, тысячи личинок размером не больше блохи, ввинчивались в кожу, словно буравчики… И все двигались в одном и том же направлении…

Я сдвинул брови, не отрывая взгляда от крупного плана мерзких личинок:

– К сердцу?

– Совершенно верно. По словам энтомолога из лаборатории, это личинки мясной мухи Cochliomyia hominivorax, которая водится в Центральной Америке и откладывает яйца в ранах или в ушах. Ее личинки питаются плотью, прогрызая ходы внутри тела хозяина. Дней через десять они достигают жизненно важного органа – сердца, мозга, печени. Единственный возможный исход…