– О, – сказала она. – Ты читал ее?

– Нет, нет, – смущенно ответил он… – Я… я только удивился… почему ты пишешь мемуары? То есть там то, что было на самом деле, да?

– Да, то, – ответила она, немного удивившись. – Я не возражаю, если ты прочтешь – вообще ты можешь читать, что тебе угодно, хотя, впрочем, лучше, если ты подождешь, когда я закончу. Если закончу.

После ее слов он немного успокоился. Его мать была по своему характеру честной и прямой, а с возрастом ее все меньше волновало чье-то мнение, кроме ее собственного – но кроме того, она обладала очень глубоким эмоциональным восприятием. Поэтому не сомневалась, что все написанное не станет его серьезно смущать.

– А, – отозвался он. – Но, может, ты хочешь это опубликовать? Многие… – он вовремя спохватился и проглотил слова «старые люди» – люди, прожившие интересную жизнь, стараются поделиться своими приключениями в печати.

Мать засмеялась. Смех был негромкий, мягкий, но тем не менее у нее выступили слезы на глазах, и Грею показалось, будто он ненароком сломал панцирь, которым она окружила себя в последние недели, и ее собственные чувства забурлили на поверхности. Мысль его обрадовала, но он постарался ее скрыть, вытащил из рукава чистый носовой платок и молча протянул его матери.

– Спасибо, милый, – поблагодарила она и, промокнув глаза, покачала головой.

– Люди, у которых была действительно интересная жизнь, никогда не пишут об этом, Джон, – или хотя бы не думают о публикации. Способность скрывать взгляды – одна из вещей, которые делают их интересными, а также то, что побуждает других интересных людей доверяться им.

– Уверяю тебя, мама, – сухо заявил он, – что ты, несомненно, самая интересная женщина, каких я встречал.

Она фыркнула и взглянула на него в упор:

– Оказывается, вот почему ты до сих пор не женишься?

– Не думаю, что жена должна быть интересной, – честно ответил он. – Большинство из моих знакомых женщин нельзя назвать интересными.

– Как верно, – согласилась она. – Джон, в доме найдется вино? Живя здесь, я полюбила испанские вина.

– Сангрию? Служанка принесла мне кувшин вина, но я еще не пил его. – Он встал и принес кувшин – прекрасное глиняное изделие цвета тутовой ягоды – вместе с двумя стопками и поставил его на столик между их креслами.

– Превосходно, – одобрила она и со вздохом наклонилась вперед, растирая виски. – Боже. Я ходила тут целый день, чувствуя, что все вокруг меня нереально, что все такое же, как я оставила, но тут внезапно… – Она замолчала и уронила руки, а на ее лице отразились боль и усталость. – Внезапно все снова стало реальным.

Проговорив это, она бросила взгляд на секретер, и Джон уловил в ее голосе что-то необычное. Он аккуратно налил вина, так, чтобы плававшие в нем дольки лимонов и апельсинов не упали в стаканчики, и не говорил ничего, пока не поставил кувшин и не сел в кресло.

– Когда ты это записывала… – начал он. – Делает ли это случившееся вновь реальным? Или сам процесс облечения идеи в слова делает ее нереальной? Ну… чем-то… отдельным от тебя. – Операция в Эль-Морро проходила всего несколько часов назад, а казалось, прошли уже годы. Но запах крови и пушек висел над ним плотным покровом, и его мышцы все еще дергались при воспоминании об отчаянном напряжении.