— …Строгановым велеть! — в гневе вскричал Семен Строганов, глядя в царскую грамоту с висячей красной печатью. Шваркнул пергамент на пол, яростно начал топтать ногами. Никита и Максим Строгановы тревожно привстали.

Семен метался по комнате. Остановился у окна, за которым расположились лагерем прибывшие царские стрельцы.

— Ну, холоп Ермошка! Уж я те помогу, — зловеще прохрипел Семен. Обернулся от окна. — Позвать сюда Заворихина.

Максим Строганов поднял измятую царскую грамоту.

— Может, не надо сильно-то перечить, — проговорил он. — Гнев царский тяжек.

— Преставится, должно, он скоро, царь наш государь. Хвори его загрызли… Я мыслил — Сибирь теперь вся наша, строгановская, а этот холоп вонючий царю ею поклонился. Не будет этого!

Вошел Заворихин.

— И вот еще что сделай, — проговорил Семен. — Сделай главное — приволоки мне живьем сюда этого Ермошку-холопа! Не сдох он у отца моего, у меня долгой и страшной смертью помирать будет.

— Уж это — постараюсь, свой счет у меня к Ермаку!

— Так он тебе и дался в руки, — усмехнулся Максим.

— Как-нибудь с Божьей да карачинской помощью.

— Ну, гляди у меня, хвастун! — строго произнес Семен. — Не поймаешь Ермака — тебя заместо него исказню.

Шатер Кучума.

— Я никогда не доверял предателям-перевертышам! Тот, кто предал один раз, предаст снова. Уверен ли ты, — обратился Кучум к караче, — что этот человек искренен в своем устремлении помочь нам?

— Я тоже никогда не доверял предателям, но месть за испытанные унижения может далеко увести человека. Это самое сильное, после жажды жизни, человеческое желание.

Кучум молчал.

— Я хочу видеть его, — проговорил он после паузы.

Через секунду в шатер вошел Заворихин.

— Ты можешь сесть и взять себе яблоко, перевертыш, — сказал Кучум.

Заворихин сел у ковра. Взгляд его был прикован к огромному блюду, наполненному золотистыми грушами, яблоками, янтарным виноградом.

— Откуда же… благодать такая?! — изумился Заворихин.

В ханском покое находился еще карача.

— Бухарские купцы у нас были, — сказал он.

Заворихин вонзил зубы в яблоко, начал с хрустом жевать.

Вошел царевич Алей, поклонился отцу.

— Великий хан! Опальный Маметкул попал в руки Ермака.

— Как?! — вскричал Кучум.

— Твой мурза Санбахта Тагин изменил тебе, донес Ермаку, где стоит Маметкул. Ермак захватил его и собирается отправить к царю Ивану.

— Так… Еще чем обрадуешь меня, сын мой?

— Идущие на помощь Ермаку царские стрельцы достигли уже устья Тобола. Мои войска жаждут крови, хан.

— Кучум уставился в одну точку, забыв, казалось, о присутствующих.

— А как бы ты сделал? — неожиданно обратился он к Заворихину. — Если б тебе пришлось решать этот вопрос?

— У них пищали, храбрый Алей, — проговорил Заворихин, — они много славных твоих воинов перебьют. Надо стрельцов пропустить в Кашлык, а Кашлык взять в осаду. На них припасу съестного у Ермака нет, за одну зиму они все там с голоду подохнут.

— Хитро! — восхитился Алей.

— Вторая хитрость будет такая, — проговорил Заворихин. — Карача больше не признает твою власть, великий хан.

— Это как?! — поднял голову Кучум.

— Остяцкие и вогульские князья тебе изменили, князь Елыгай тебе изменил, мурза Санбахта Тагин тебе изменил. И я тебе изменю, — сказал карача. — Ухожу от тебя со своими людьми.