Элька всегда знала о наличии старшей сестры, но никогда не пыталась объявить о своем существовании. Элька приехала, повинуясь воле умирающего папы, и выражение лица у нее было смущенно-извинительное. На платформе ее встречали мы с Настей. Так сказать, группа разведки, поддержки и подготовки.

Ирина ростом метр восемьдесят семь, мастер спорта по волейболу. Она не просто высокая, она большая, крупная, мощная. Я тоже не короткая, ниже Ирины на десять сантиметров, но я — жердь, и меня Катя никогда не называла «человек будущего», а при первом знакомстве с Ирой именно это определение выпалила. Они, люди будущего, такими будут, наверное: раса высоких, сильных, мощных, с добрыми лицами, с умными глазами, со щедрой улыбкой детей, не знавших горя и занимавшихся физической культурой с колыбели.

Мы с Настей, естественно, смотрели поверх голов, ожидая дылду Ириных габаритов. Народ из электрички стекал с платформы, но никого похожего на «человека будущего» не наблюдалось. Через пять минут на платформе, кроме нас, осталась только девочка, нет, все-таки молодая женщина, дюймовочка. Она была одета в псевдовзрослые одежды сорокового размера, но с плеча свисала вполне дамская и недешевая сумочка.

— Просите, я Элеонора. Вы не меня встречаете? — спросила она, приблизившись к нам.

Спросила с отчаянной смелостью, как ребенок, которого вытолкнули на сцену читать стих. Ребенок панически боялся публики, и только воля умирающего папы заставила справиться со страхом. Кстати, папа прожил еще двадцать лет, вполне благополучно с точки зрения здоровья, и преставился ночью во сне в восьмидесятилетнем возрасте.

Я смотрела на Эльку, как жираф на котенка. Жираф в принципе знал о существовании котят, просто не ожидал встретить в этих пампасах.

Настя первой пришла в себя:

— Да, мы вас встречаем. Я Настя, это Алена, мы подруги вашей сестры Ирины. Сразу двинем к месту или через чайную?

— Через что, простите?

— Чайная, — пояснила Настя, — забегаловка, проще говоря. Думаю, что чай там никакой дурак не пьет, да и спиртное паленое. Но у меня есть с собой коньяк.

Элька стиснула кулачки и прижала к груди. Она ожидала всякого, но только не того, что незнакомые женщины с ходу поведут ее в подозрительное место спаивать.

— На закуску имеется шоколадка, — поддержала я Настю. — Давайте в лесочке? Тут недалеко есть тихая симпатичная полянка.

Сидя на бревнышке, отмахиваясь от комаров, прикладываясь по очереди к горлышку фляжки с коньяком (стаканчики захватить не догадались), мы говорили не о предстоящей встрече двух сестер у постели больного отца, а о погоде, лесных цветах и растениях. Глядя на ажурные кустики папоротников, я рассказала, что свекровь утверждает, будто побеги папоротников едят. Мол, ей как-то привозили с Дальнего Востока, якобы вкусно, на черемшу похоже. Элька, по образованию биолог, сказала, что наши подмосковные папоротники — вид, который в пищу не годится.

— Скажи это моей свекрови, она чокнулась на подножном корме, — попросила я.

Настя, которая оценивала людей быстро, с ходу, раскалывала как орехи и редко ошибалась, сказала мне тихо, когда мы шли к поселку: