— Как это не будешь? — удивился главврач.

— У нас есть другие хирурги.

— Танька, ты с ума сошла?

Таньками, Вовками, Машками, Сережками главный называл их только в минуты большого расположения, например, после особо выдающегося трудового успеха, то бишь блестящей операции. А тут назвал Таню простецки от растерянности.

— Мне, — потыкал Кирилл Петрович в телефонный аппарат, — по поводу этой Журавлевой только Президент страны и Папа римский не позвонили.

Таня вздохнула и отвернулась, всем видом показывая непреклонность.

— Личное? — допытывался главврач. — У тебя с этой бабой связано что-то личное?

— Да.

— А что? — спросил Кирилл Петрович с любопытством, которым страдала записная сплетница Ира, но которое странно было видеть у главврача.

— Не важно.

— Очень даже важно! Колись!

— Извините, Кирилл Петрович.

— Ты меня под монастырь подведешь! Уперлась она! Ты знаешь, что Перепелкин (это был главный онколог Москвы) сказал Журавлевой? Он ей сказал: «Если бы у меня были сиськи, в которых завелась бяка, я доверился бы только Назаровой».

Если Кирилл Петрович и хотел польстить, у него не получилось. Похвала прозвучала как обвинение.

Таня подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза:

— Журавлеву я оперировать не буду!

— Будешь как миленькая! И прооперируешь, как богиня.

— Нет! Завтра я напишу заявление на отпуск. Вернее, послезавтра, завтра операция сложная, больная давно ждет!

— Видела отпуск? — Главный врач показал Тане кукиш.

— Видела. Возьму больничный, имею право, как любой российский гражданин.

— Ты не гражданин! — рявкнул Кирилл Петрович. — Ты хирург! Тебе капризы не положены. — Он сбавил тон: — Делаешь пластику Журавлевой, и я отправляю тебя на международный конгресс в Париж. На неделю!

— Спасибо, нет!

— А через три месяца слет онкологов в Милане. Не твоя специализация, зато шопинг там, говорят, фантастический.

— Не трудитесь меня подкупить.

Кирилл Петрович вскочил, обежал стол, распахнул дверь кабинета, заорал:

— Лена! Нам сколько чая ждать? Ты задницей к стулу прилипла?

Никакого чая он до того не просил и вообще не имел привычки чаи гонять с подчиненными. Только с высокого полета родственниками пациентов.

Лена принесла чай на подносе, украдкой посмотрела на Таню: держитесь! Секретарь главврача дружила с Ирой, они были в курсе всех больничных сплетен, обладали некоей теневой властью, которую, впрочем, никогда не использовали во вред любимым докторам. То, что доставалось нелюбимым, как правило бесталанным, не в счет.

Кирилл Петрович стоял у окна, смотрел на улицу. Водил пальцем по стеклу. Не слышал противного скрипучего звука, думал о чем-то своем. Вспоминал?

Он отошел от окна, сел не в свое начальственное кресло, а напротив Тани за приставной столик. Крутил чашку с чаем на блюдце, высчитывая скорость вращения, при которой напиток не выплеснется. Таня, никогда прежде не видавшая Кирилла Петровича в таком состоянии, уж собралась рассказать ему про свою ненависть к Журавлевой.

Не успела. Заговорил Кирилл Петрович.

— После института меня распределили в Брянск. Повезло, потому что там был классный хирург, Виктор Александрович Протасов, который поставил мне руку, научил уму-разуму. И богатая практика — пять щитовидок в день, три опухоли желудка или легкого.