— Нет, можно стоя. — Он выглядит абсолютно серьёзным, особенно когда хмурится снова по привычке. Достаёт и медленно надевает перчатки. — Только снимите халат. Да, вот так, сдвиньте его вот сюда. — Просит он.

Я встаю спиной, и доктор освобождает мою поясницу от тканей одежды. Принимается прощупывать и осторожно простукивать отдельные области. Я стою, зажмурившись, а в висках громко стучит: «Какой позор… Позор! Ну, почему именно он? Почему сейчас? Почему в таком виде?».

Вопросов миллион, а раствориться в воздухе и перестать краснеть мне хочется всё сильнее.

— Здесь больно, да?

Его руки касаются правой части спины. Подушечки пальцев давят сильно, но нежно. Мне так приятно… Даже несмотря на боль. Приятно, больно, приятно…

— Да.

— Угу, завтра обязательно посмотрим… — Едва слышно произносит он. — Угу, ясно.

«Надеюсь, посмотрим мои почки, а не меня, — проносится в мыслях. — Хочу ли я снова раздеваться перед ним?»

И что бы я делала, если бы красавчик-доктор оказался гинекологом, а? Меньше всего мне хотелось бы сейчас, чтобы привлекательный мужчина заглядывал куда-то, куда не следует заглядывать мужчинам до начала серьёзных отношений с женщиной.

— Будем надеяться, что камень начнёт движение без приключений. — Говорит Красавин, убирая руки. Я пользуюсь этим, чтобы спешно одёрнуть халат и поправить ночную. — Больше ходите по отделению, Алиса Александровна, можете использовать для этого лестницу. — Добавляет он.

Я оборачиваюсь.

Мне почему-то до жути приятно, что он запомнил моё имя и даже отчество.

Мой взгляд невольно скользит по его сильным рукам. Не обнаружив кольца на его безымянном пальце, я ощущаю удовлетворение, но тут же одёргиваю себя — ты же беременна. «Полагаешь, такому красавчику будет интересна пузатая деваха с урологическими проблемами?» Даже будь её моча трижды прозрачной — очень вряд ли.

— А завтра я загляну к вам с утра. — Снимая перчатки, задумчиво сообщает Красавин и поднимается со стула.

Воспользовавшись тем, что он идёт к двери, я поправляю слежавшиеся волосы.

— Завтра… ваша смена? — В горле у меня пересыхает.

— Завтра — да. — Кивает он.

— А сегодня… — Честно говоря, из-за боли я потеряла счёт дням и часам.

— Сегодня — нет, но у меня… были здесь дела. — Говорит Вадим Георгиевич, застывая в дверях.

Снова эти морщинки в уголках глаз. Мелкие, едва различимые. Стало быть, он улыбается. Для меня.

— Спасибо, что зашли. — Возвращаю ему подаренную улыбку.

— Не за что. — Отвечает он твёрдо, но ласково. — Скажу, чтобы к вам зашли, дали болеутоляющее.

Мы смотрим друг на друга.

Мне не хочется, чтобы он уходил. Красавин — единственное светлое пятно во мраке больничных будней, к тому же, мы с ним будто не договорили. Эта встреча прошла слишком быстро, будто вихрь. Я знаю, что, как только за ним закроется дверь, я буду восстанавливать в памяти каждое слово, буду смаковать его на языке, улыбаться, краснеть и снова прокручивать в голове картинки этого короткого свидания.

— Ах, да. — Вадим Георгиевич будто вспоминает что-то важное. — Чуть не забыл.

— Что? — У меня загораются глаза.