Она пытается выдать ещё одну вежливую улыбку, у неё получается, и от этого у меня всё переворачивается внутри.

— Всего доброго. — Бросаю я и позорно и спешно покидаю палату.

Через сорок минут уже стою у дверей своей квартиры. Прежде, чем вставить ключ в замочную скважину, я опускаю взгляд на кольцо на безымянном пальце. Оно обжигает мне кожу.

Беззвучно вздыхаю, вставляю ключ, поворачиваю и аккуратно толкаю дверь. Та открывается со скрипом, и я с досады сжимаю челюсти.

— Не волнуйся, он спит. — Тихо шепчет жена, появляясь в коридоре.

Я включаю свет, и она сонно щурится. Трёт пальцами веки.

— Прости, разбудил. — Я переступаю порог и закрываю за собой дверь.

— Тяжелый денёк? — Мягко улыбается она.

— Даже два. — Улыбаюсь ей в ответ. — Или сколько там меня не было?

— Мы потеряли счёт. — Её признание звучит едва слышно.

— Прости ещё раз.

— Ничего страшного, такая работа. — Она делает ко мне шаг. — Ты голоден?

— Нет. — Качаю головой. — Валюсь с ног. Пойдём спать?

— Конечно. — Соглашается супруга.

Мы с ней вместе заглядываем в детскую и любуемся в тёплом свете ночника фигуркой спящего сына, закутавшегося в одеяло, а затем отправляемся в спальню. У меня нет сил даже принять душ. Я снимаю одежду и падаю на кровать.

— Не спится? — Шепчет жена минут через пять.

— Нет. — Признаюсь я.

— Тогда расскажи, как прошла смена. — Просит она.

И я рассказываю в подробностях, не забыв упомянуть и о несчастной Кукушкиной, которая осталась в своей палате мучиться от боли. Говорю, что мне её жаль. Ровно, как и всех своих пациентов.

— Ну, как ты? — Заглядывает в палату Анфиса Андреевна.

Я поднимаю голову от скрипучей больничной подушки:

— Адская ночка.

Всю ночь бегала в туалет по-маленькому. Ощущение было такое, будто вот-вот обмочу трусы, а в итоге выходило всего две капли. К тому же, боль и не собиралась ослабевать, чтобы дать мне поспать: она то нарастала, то немного отпускала, а затем вгрызалась в меня с новой силой.

— Про банку не забываешь?

Ах, да, чертова банка. Как можно забыть про тяжёлое и уродливое стеклянное изделие, в которое приходится собирать мочу?

— Конечно, нет. — Морщусь я.

Женщина бросает взгляд на наручные часы:

— Уже семь, поднимайся, сейчас придут мерить температуру и давление, затем проведём все остальные исследования. А с десяти до двенадцати будет обход.

Значит, придёт этот хмурый доктор. Ясно.

Даже не знаю, радует это меня или пугает.

— Хорошо, спасибо. — Я осторожно поднимаюсь с постели.

— И не забывай, — добавляет медсестра, — больше пить и больше ходить.

— Я и так пью, пью, пью, сколько мне ещё пить?

— Чтоб из ушей лилось! — Усмехается она и закрывает за собой дверь.

Я привожу себя в порядок, чищу зубы, собираю волосы в хвост, накидываю халат и выбираюсь в коридор.

Бреду по отделению и осторожно заглядываю в палаты: пациенты лежат по двое, четверо, иногда даже по шестеро человек. Обстановочка у них там, откровенно говоря, гнетущая, а лица у всех серые, безрадостные. Оказывается, мне ещё повезло оказаться в палате одной.

Останавливаюсь у последнего кабинета в самом конце коридора. На двери табличка — «Красавин В.Г.», и больше никаких опознавательных знаков. Несколько секунд я с глупым видом пялюсь на надпись, а затем спешу поскорее уйти, чтобы не встретиться с ним лицом к лицу.