— Алиска! — Врывается в фойе ресторана подруга.

— Дайте пройти! — Требую я.

— Какие люди… — С этим возгласом в фойе появляется Андрей.

— Мне нужно в зал. — Накидываюсь на него я. — Скажи, чтобы меня пропустили. Я что, не имею права даже поговорить с ним? Мне нужно… нужно сказать ему!

Сама не знаю, что именно нужно, но ощущение такое, будто от этого зависит вся моя жизнь.

— А-а. — Андрей отрицательно качает головой. — Никак, детка, извини. — Он разводит руками. — Не хочу, чтобы ты портила вечер хорошему человеку своими истериками. Скажи лучше, чем я могу тебе помочь? Может, тебе не доплатили? Или ещё чем обидели? — Мужчина тянется и пытается провести пальцами по моей щеке.

— Убери свои руки! — Выпаливаю я, отшатываясь в сторону. — Пропусти меня сейчас же, или я закричу!

И вздрагиваю, вдруг ощутив на плече чью-то руку. Оборачиваюсь — это Катя. В её взгляде поддержка и сопереживание.

— Что за шум? — Этот голос как ножом по сердцу.

Я поднимаю взгляд: Никита выходит из зала.

При виде меня у него брезгливо морщится лицо.

— Никита! — Я бросаюсь к нему и застываю, так и не дойдя всего пару шагов.

У меня бешено бьётся сердце. Нужно что-то сказать. Что?

— Зачем ты здесь? — Раздражённо бросает он, затем понижает тон голоса и склоняется к моему лицу. — Нужны ещё деньги?

Деньги? Какие деньги? Про что он? Ах… Те купюры, что он вложил мне в ладонь в нашу последнюю встречу… Я их выбросила, даже не взглянув.

— Я должна сказать тебе. — Теряюсь я. Мне никак не удаётся подобрать слова. — И той девушке должна тоже. Она не знает, какой ты! И про ребёнка…

Дубровский меняется в лице. Это перевоплощение, достойное роли в каком-нибудь триллере, пугает меня до чёртиков.

— Оставь её в покое, поняла?! — Рычит он, хватая меня за рукав и грубо подтаскивая к себе.

— Э-эй! — Подаётся вперёд Катя, но её перехватывают бугаи-охранники.

— И меня оставь. — С отвращением выплёвывает мне в лицо Никита. А затем, едва ли не отшвыривая меня от себя, точно неприглядную, испорченную вещь, добавляет: — Пошла вон, дура!

Я не верю своим ушам.

Вижу, как он разворачивается и уходит, и мой мир тонет в серых красках горечи. А затем вдруг окрашивается красным — это цвет боли. Только уже не моральной, а физической, потому что я отчётливо ощущаю тупую ноющую боль внизу живота. Она буквально разрывает моё тело на куски.

— Алиса! Алис! — Слышу я Катькин голос. — Скорую! Скорее!

Но нас двоих нагло выпихивают на улицу. В нос бьёт запах дождя, прелых листьев и выхлопных газов. Прохладный воздух помогает сделать первый, по-настоящему глубокий вдох.

— Подожди, подожди, моя хорошая. — Причитает подруга.

Кажется, она звонит куда-то. Телефон пляшет в её руках, она кому-то что-то кричит, просит помощи.

«Всё будет хорошо, — доносится до меня откуда-то мамин голос, — просто потерпи».

— Больно? — Вдруг испуганно спрашивает Катя, завершив звонок.

Я приваливаюсь к стене.

Не знаю.

Всё моё тело сейчас состоит из боли. Я проваливаюсь в неё, словно в большую мясорубку. Мне плохо. Плохо.

А потом скорая, чьи-то грубые руки, терзающие мой живот многократными нажатиями, равнодушные фразы о том, что сейчас всё выяснят, и ощущение, что никто никуда почему-то не торопится.