Звезда номер два, стареющий актер второго плана, отнял у Крячко уйму времени. В силу возраста он страдал легкой формой старческого слабоумия, поэтому никак не мог сосредоточиться на вопросах Крячко. Праздник он устраивал сам себе, а платить за все пришлось сыну. Недовольство актера проистекало все из того же слабоумия — для того чтобы он вспомнил, что праздник состоялся, сыну приходилось напоминать ему об этом минимум раз в неделю.

Странно, но о том, что он сделал заказ Кадацкому, старик не забывал, о том, что сын отдал деньги, тоже, а вот праздник постоянно выпадал из памяти. Здесь, по мнению Крячко, вообще нечего было ловить, так что и второго его клиента Гуров из списка удалил.

Последним в Управление вернулся Минаев. Задание он провалил, так и не добившись встречи с футболистом, но Лев решил дать ему еще один шанс, отправив к футболисту повторно, но теперь на пару с Крячко.

— Что получается на текущий момент, — подвел он итог. — Из девяти кандидатов под подозрением остается один. Это заводчик Морозов. Еще двое, футболист и бизнесмен, — под вопросом до завтрашнего дня. Остальные условно считаются вне подозрений.

— Негусто, — протянул Крячко.

— Ничего, завтра прибывают жена и брат убитого, — «утешил» Гуров. — Если и они окажутся вне подозрений, возьмем в разработку любовницу Кадацкого Светлану. На сегодня все свободны.

Оперативники разошлись.

— Черт, к патологоанатому опаздываю! — вдруг взглянув на часы, воскликнул Лев.

— Мне с тобой? — спросил Крячко.

— Не обязательно.

— Тогда я — пас. Эти чудо-звезды выматывают до предела, — признался Стас. — Нет, Дарина-то еще ничего. Она хоть симпатичная и фигура шикарная, как говорится — все при ней. Но пить ей противопоказано. Раскисает в момент, и уже никакой красоты не остается.

— Стас, хватит время попусту тратить. Мне ехать пора, — прервал друга Лев. — Езжай домой. Завтра ты мне понадобишься.

— Аллочка на мне, я помню, — проговорил Крячко.

К патологоанатому Гуров все же успел. Застал его в комнате отдыха, поглощающим бутерброды с колбасой и малосольными огурцами.

— Привет, Филиппыч, чем порадуешь? — с порога задал он вопрос.

— С места в карьер? Даже дожевать не дашь? — то ли пошутил, то ли на полном серьезе спросил патологоанатом.

— Потом дожуешь, к тому же и аппетит нагуляешь, — отшутился Гуров.

— Ладно, пошли, торопыга. — Филиппыч встал и заковылял к холодильным камерам. — Идем со мной, показать кое-что хочу.

Дело свое Филиппыч любил, даже гордился. «Скольких подлецов с моей помощью за решетку отправили, — любил приговаривать он. — Я, почитай, побольше прокурора людей пересажал». И это было правдой. Работал Филиппыч на совесть, замечал такие вещи, на которые другие спецы и внимания бы не обратили. За это его ценили и опера, и следаки, и даже судьи.

Вот и сейчас Филиппыч не сухой отчет собирался дать, а устроить показ по всем правилам, чтобы вопросов у полковника не осталось. Полностью выдвинул труп из морозильной камеры, откинул материал и заставил Гурова вглядеться в раны.

— Смотри внимательно, — наставлял он. — Сперва на руки, затем на ноги.