Я с трудом помнил момент, когда Дагар привел ее, мою самую красивую, в темницу, где держал меня. Все плыло, тело рвалось от боли, накатывающей такими волнами, что периодически я вырубался, погружаясь в спасительное забвение. Но потом, когда охранники переместили в белый зал, сознание начало возвращаться.

   Хотя, если честно, предпочел бы тонуть в алом океане боли, лишь бы не видеть глаз Лиары, переполненных болью и обреченностью. Она смирилась со своей участью, пусть и не до конца, но все же представляя, что ее ждет с Дагаром. А я ничего не мог изменить! И это рвало меня на части похуже остервенелой боли.

   А потом появился он – тот самый шайтан, выродок, плод постыдной кровосмесительной связи, который продал мне ожерелье для моей звездочки. Вот какие шутки у судьбы! Понимая, что и как будет, я потратил последние секунды, любуясь моей любимой, впечатывая ее профиль в память, намертво. Ведь больше никогда его не увижу.

   Шайтан встал передо мной, закрыв от взгляда мою звездочку, отомкнул цепи и, обдав гнилостным дыханием, выдохнул мне в лицо:

   - В роду Саагиров рабов не было и не будет! Так ты заявлял, надменный демон? – он довольно захихикал. – Не зря я тебе говорил – не зарекайся! Судьба никому не ведома!

   - Пошел ты.

   - Это ты пойдешь, - он махнул своим бугаям.

   Они подхватили меня под руки и потащили к выходу. Шайтан засеменил рядом, потирая ручки и бормоча себе под нос:

   - Пожалеешь, ох, пожалеешь! Все жилы из тебя вытяну, по одной! Меееедленно! О смерти умолять будешь, надменный демон! Уж я постараюсь!

   Его бормотание стояло у меня в ушах, оно словно поселилось там – отныне и навсегда, став моим неизменным спутником, таким же, как плеск волн за бортом и зычный крик надсмотрщика. А боль… Она никуда не делась, просто перешла на другой уровень – теперь я сам стал ею, алым сгустком, источающим страдание так же, как наше судно наполняло все вокруг непереносимым зловонием.

   К нему я быстро привык, как и к вымоченному в соленой воде языку кнута, который «ласково» проходился по спинам гребцов, разрывая едва успевшие зарасти старые рубцы, вгрызаясь в плоть, выбивая из груди мучительный стон. Как у всех новичков, мой «тыл» быстро стал кровавым месивом. А мышцы превратились в туго натянутую тетиву, вот-вот лопнут.

   Болело все, яростно, на пределе возможного. Иногда сознание мутилось от непереносимости боли, и на секунду, а то и две я впадал в блаженное полузабытье, когда память бережно вынимала из тайника самые драгоценные, наши с Лиарой сокровенные моменты.

   Ее взгляд – расплавленный жемчуг, выбивающий из груди весь воздух. Вкус губ – нежный, сладкий – тех, что наверху, и пряно-соленый, интимный, внизу. То ощущение, когда входил в нее и замирал на мгновение, смакуя блаженство, заставляющее рычать ей в рот. Стоны моей звездочки, когда она растворялась в наслаждении, жаждала жестокой ласки демона, полностью отдаваясь мне.

   Крик, плеть, боль – эта триада выдергивала из нашего, только нашего с ней рая, и возвращала на прежнее место. Где я умирал, загнивал – и душой, и телом, смиренно принимая наказание за то, что погубил ту, которую полюбил всем сердцем, душой, телом. Но не смог сберечь – от участи, которая стократ хуже той, которая уготована мне.