Уоррену стало холодно стоять, и он опять побежал. И опять Сегуро очутился рядом с ним.

— Одно я хочу вам сказать, Принс. Вайолет мне отказала. Она все еще любит вас. И если ваше чувство к ней не изменилось, я, конечно, сделаю соответствующие выводы…

— Пожалуйста, продолжайте, Сегуро.

Сегуро остановился и распростер руки.

— Тогда я уйду с вашей дороги… даже если б это грозило мне смертью. — И Сегуро трагически склонил голову.

— Становится все холоднее… — сказал Уоррен, весь дрожа. — Побежали, Сегуро! Быстро!

И молодые люди бок о бок понеслись по палубе. Уоррен откровенно признался, что Вайолет ему, конечно, очень нравится, чрезвычайно нравится, она изумительна, никакой другой женщине с ней не сравниться, но… но… Уоррен много и путано говорил, в сущности, так ничего и не сказав. Однако Сегуро его понял.

Он схватил Уоррена за руку, чтобы не отставать.

— Послушайте, Принс, — обрадованно пробасил он ему на ухо. — Вы хотите этим сказать, что отказываетесь от всяких притязаний на Вайолет?

Уоррен что-то пробормотал и побежал еще быстрее. Сегуро отстал.

— Вы хотите этим сказать, что отказываетесь от Вайолет? — кричал Сегуро уже далеко позади. Уоррен бежал и больше не слышал его голоса.

Он влетел в чайный салон и, чтобы согреться, залпом проглотил чашку чаю.

Кинский ушел из каюты Евы с ощущением, что стряслось нечто страшное, чего нельзя ни изменить, ни поправить. Мир, к которому он принадлежал, рушился, и теперь его окружала безмолвная и холодная пустота.

Кинский неуверенно, почти ощупью пробирался по коридору, словно боялся, что пол под ним сейчас провалится и он полетит в бездонную пропасть. Ничего не видя и не слыша, шел он по безлюдным палубам, не сознавая, сколько времени он уже бродит так в полном отупении.

Стемнело. Холодный, сырой воздух наступающей ночи понемногу привел его в себя. Он напомнил ему о Санкт-Аннене в то время суток, когда ели в лесу, в последний раз прошумев ветками, замирали и слышалось лишь тиканье часов в кабинете.

На одной из нижних палуб Кинский присел у кормы на ту самую полукруглую скамью, где сиживал уже не раз. Скамья была влажная, он поднял воротник пальто, волосы и лицо его были мокрыми от дождя. Временами корму так сильно трясло, что он лязгал зубами.

Он почувствовал усталость. Вновь всплыли воспоминания о событиях в Евиной каюте, но какие-то бессвязные, отрывочные. Как горестно вскрикнула Ева, ее крик отдался у него в ушах, испугав его. Но почему она вскрикнула? Разве он причинил ей зло? При мысли об этом его обдало жаром, однако испуг прошел так же быстро, как возник. Нет, нет, он ничего дурного ей не сделал. Только поставил на место эту бесстыжую Марту. Теперь он сразу вспомнил все, до мельчайшей подробности.

Он навсегда простился с Евой. Да, он должен был еще раз ее увидеть, он просто не мог иначе, пусть даже его приход показался ей назойливым. Впрочем, он отнял у нее каких-нибудь пять, десять минут, не больше. Теперь ему было легче.

Это был конец. Да, конец! Он чувствовал себя совершенно спокойным, почти счастливым. Есть люди, которые остаются живыми вплоть до своей физической смерти. Таких очень немного. Но есть и другие; они сотни раз переживают смерть, прежде чем умереть. К их числу принадлежал и он.