— Будет вот так. Согласны?
Слева красовался профиль с устрашающим тараном поболее Клариного, справа — то же лицо с носом… ах, с чудесным, нормальным, заурядным носом — не нос, а мечта… Другие фото впечатляли столь же.
Клара в головокружении представила себя роботом, дождавшимся наконец спасителя-механика с набором дефицитных запчастей.
— Почему вы не обратились раньше? — вился хирург. — Иностранцы прут толпами, — скромно хвастался он, — у них операция обходится в целое состояние. — Посмотрел Кларину карту, анализы; часы на его руке зажужжали. — Приступим? А? Увеличиваем оборачиваемость койко-мест — по мировым стандартам: до минимума сокращать пребывание в стационаре, — пояснил он Звягину.
— Посмотреть разрешишь, Витя? — любопытствуя, попросил Звягин.
— С моим удовольствием. Это тебе не упавших по улицам собирать, — поддел тот.
Удивительно просто и быстро. Нянечка свела Клару в душевую, выдала пижаму. Померили температуру, давление и — в операционную, где хирург, уже в маске, кивнул анестезиологу, а рядом, тоже в маске и зеленом халате, щурил зеленые глаза Звягин.
Сестра протерла ей, лежащей на столе, сгиб локтя и подала анестезиологу шприц.
— Рот открой шире… сейчас мы тебе эту трубочку осторожно введем… во-от, все, дыши на здоровье…
Электрические лучи в белом кафеле расплылись, затуманились, и она поплыла в восхитительную страну, неотчетливую и прекрасную, а прекраснее всех была она, Клара, и это и было тем счастьем, которое снилось в детстве.
…Появились какие-то ощущения, ощущения эти определялись и стали неприятными: слегка мутило, и лицо стянуло, будто заскорузла мыльная корка. Кто-то склонился над ней и похлопал ласково по руке.
— Не разговаривай, — сказал Звягин. — Это повязка. Все отлично, молодец.
Оставил ей в тумбочке томик Цвейга (выбирала, естественно, жена) и кульки с апельсинами и халвой.
Завтрашним дежурством махнулся с Джахадзе и встретил Клару внизу:
— Чтоб не так стеснялась идти по улице в своей повязке, — проворчал. — А то подумают, что нос тебе в драке разбили…
Неделю она, в повязке, вылезала из комнаты только в магазин, сокрушаясь, что пропускает упражнения для ног и груди — чтоб не напрячь случайно лицевые мышцы и не повредить свежие швы. Нетерпение томило ее.
— Не пугайтесь, — предупредил хирург, освобождая ее от проклятого целебного намордника. — Прошу.
Клара осторожно и со страхом, чуть разжав веки, в щелочку между ресниц поглядела в зеркало. Глаза распахнулись, рот раскрылся горестно:
— Охх!..
Бесформенная сизая свекла топорщилась на отекшем лице.
— Дивно! — возрадовался хирург, бережно трогая свеклу.
— Ы-ы-ыы… — безнадежно провыла Клара.
— Не смей реветь, сопли потекут! — закричал хирург. — Его надо беречь, он еще нежный! Не «ы-ы», а пять баллов, — ярился он. — Через пару дней отек спадет, тогда увидишь, что не «ы-ы», а «о-о»! Вот тебе для компрессов…
Эти дни она провела перед зеркалом. Зеркало исправно являло волшебство. На пятые сутки отек спал совершенно. Швы в крыльях носа не замечались.
Это было другое лицо; она поймала себя на самозабвенной и бесстыжей любви к этому лицу. Пользуясь ходульным выражением — ее распирало от счастья. Упругий ветер перемен достиг весны.