– Просто у нее газы.

– Попроси родителей не приезжать. – Я чувствовала, что не выдержу две рождественские недели под одной крышей с твоей безупречной матерью. Она постоянно звонила и каждый разговор начинала с фразы: Знаю, в нынешние времена все по-другому, но, поверь мне… Давайте укропную воду. Туже пеленайте. Добавляйте в бутылочку со смесью немного рисовой каши.

– Они помогут, любимая. Нам всем станет заметно легче. – Тебе хотелось, чтобы рядом была твоя мать.

– У меня еще кровь идет, я пахну как труп, даже футболку не могу надеть, так грудь болит. Сжалься надо мной, Фокс.

– Вечером позвоню им.

– Можешь взять ее?

– Давай. Поспи.

– Ребенок меня ненавидит.

– Ш-ш-ш, тише.

Меня предупреждали: в первые дни будет тяжело. Мне говорили о грудях как булыжники, о непрерывном кормлении, о молокоотсосе. Я прочитала все книги, провела настоящее исследование. Никто не упомянул о том, каково это – просыпаться через сорок минут хрупкого сна на запачканных кровью простынях, страшась грядущего. Я боялась, что не переживу. Не оправлюсь от того, что промежность зашита от ануса до вагины. Не вынесу натиска детских беззубых десен, терзающих соски хуже бритвы. Наверное, я единственная мать, которая не в состоянии функционировать от недосыпа, которая смотрит на свою дочь и думает: Прошу тебя, сгинь, исчезни.

Вайолет плакала только у меня на руках. Я воспринимала это как предательство.

По идее мы должны были любить друг друга.

Уночной сиделки оказались нежнейшие руки. Спокойная и большая, она пахла апельсинами и лаком для волос и едва помещалась в кресле-качалке.

Я устала.

Каждая молодая мама через это проходит, Блайт. Понимаю, тебе сейчас нелегко. Уж я-то помню.

Видимо, твоя мама все-таки беспокоилась, потому что, не посоветовавшись с нами, наняла ночную сиделку и оплатила ее услуги. Прошло уже три недели, но малышка спала не дольше полутора часов подряд. Единственное, чего ей хотелось, – есть и плакать. Мои соски были объедены чуть ли не до мяса.

Ты вряд ли видел сиделку, потому что засыпал еще до ее прихода. Она приносила мне ребенка каждые три часа, минута в минуту. Я слышала ее тяжелые шаги, выныривала из благословенных глубин сна и, не открывая глаз, доставала грудь. Закончив кормление, я возвращала девочку, сиделка уносила ее в детскую, дожидалась, пока та срыгнет, меняла подгузник и укладывала в плетеную колыбельку. Хотя мы едва обменялись парой фраз, эта женщина мне нравилась. Я нуждалась в ней. Она приходила несколько недель, пока твоя мама не сказала по телефону, деликатно, но твердо: «Милая, прошел месяц. Ты должна научиться справляться самостоятельно».

В свою последнюю смену сиделка принесла ребенка для утреннего кормления, однако не ушла, как обычно. Ты храпел рядом.

– Она просто чудо, правда? – Я повернулась, чтобы облегчить боль от геморроя, и поднесла сосок к ротику дочери. Я не была уверена в правдивости своих слов, но разве может молодая мать сказать иначе про теплое розовое тельце, приведенное ею в мир?

Сиделка молча смотрела на Вайолет и мой большой коричневый сосок. Нам никак не удавалось с ним справиться. Молоко брызнуло малышке в лицо.