– Жарко, – объяснил Петр Алексеевич и потер сморщенную шею. – Одиноко мне, Катенька. Прихожу вот домой – и уйти хочется. Одна радость – Тонечка, – Солодовников поискал Антонину взглядом. – Люблю я, Кать, твою маму.

Петр Алексеевич сглотнул комок.

– И еще, я ведь на море никогда не был, даже не знаю, как оно выглядит. Ты ж вот думаешь: старик дядя Петя. Оно конечно, старик, а море увидеть хочется. Вдруг в последний раз… Давай, Кать, поедем! Не хочешь на поезде – на самолете полетим. Соглашайся, Кать! Тоня без тебя не поедет, она ж тебя больше жизни любит. Одна надежда на тебя, Кать. Поедем…

Солодовников протянул руку через стол и переспросил:

– По рукам, что ли, Катюш?

Над столом зависла пятитонная тишина. Петр Алексеевич, не отрываясь, смотрел на девочку, от которой зависела его судьба, а Антонина вообще схоронилась на кухне, чтобы сердце не выскочило из груди от нечаянной радости, если дочь вдруг согласится.

Катерина оглянулась по сторонам и, не обнаружив за спиной матери, наклонилась к Солодовникову и прошептала:

– Только до двадцать третьего июня…

– А что у нас двадцать третьего?

– Надо, – по-военному ответила Катька и для пущей убедительности округлила глаза.

– Надо, значит, надо, – уверил ее Петр Алексеевич и осторожно погладил по руке.

Со стороны эти двое были похожи на заговорщиков. Когда в комнату вошла Антонина Ивановна, оба сидели, откинувшись на спинки стульев, и рассматривали чего-то там на потолке: то ли тени, то ли трещины.

– Ну-у-у? – зачем-то грозно, возможно, от страха, произнесла Антонина. – Едем, что ли?

Катерина пожала плечами и, соскользнув со стула, вышла на балкон: Алеев торчал у школьного забора один без сестры и выглядел так же глупо, как Катька сегодняшним утром.

– Можно я гулять? – обратилась девочка к матери.

– А пироги?

– Не хочу я, жарко, – пожаловалась Катька.

– Пришел, что ли? – Самохвалова не поленилась подняться со стула и выглянула из окна. – Понятно, стоит.

– Жених? – дал петуха Солодовников.

Катька обиделась.

– Какой жених, Петь? Одноклассник. Сосед. Федин сын.

– Это майор который?

– Ну…

– Хороший, стало быть, мальчик, – подвел итог Петр Алексеевич.

– Ну, можно, что ли? – занервничала Катька, пытаясь вклиниться между матерью и Солодовниковым.

– Да что ты кричишь-то? – возмутилась Самохвалова. – Подожди, пирог тебе заверну, угости парня-то.

– Ну, ма-а-ма! – застонала Катерина при мысли, что ей придется тащиться на улицу с куском пирога.

– Много ты понимаешь. Спасибо скажешь потом, – посулила ей мать и всучила газетный сверток, который Катька благополучно оставила под лестницей до лучших времен.

– Пришла, Самосвалова? – поприветствовал ее Алеев. – Тебя только за смертью посылать, торчу здесь, как дурак, блин!

Катерина не знала, что положено отвечать в таких случаях, поэтому просто пожала плечами и потерла нос.

– Ну ты, блин, Самосвалова, даешь! Это тебе не рисуночки твои дурацкие! – все больше и больше расходился Ильдар, напоминая себя прежнего, школьного. – Пошли, что ли?

– Куда? – поинтересовалась Катька.

– Да хоть туда! – указал направление Алеев и по-хозяйски пошел впереди.