– А где она живет?

– В двух шагах отсюда, в меблированных комнатах на улице Вентимиль.

– В таком случае, – строго заметил Лекок, – удивляюсь, что ее здесь нет.

– Право, сударь, я не виновата: мне известно, где гнездышко, но я не знаю, куда делась птичка. Сегодня утром, когда моя старшая мастерица пришла к ней, она уже успела выпорхнуть.

– Черт возьми, это весьма досадно, мне надо бы срочно ее найти!

– Не извольте беспокоиться. Фэнси должна вернуться в четвертом часу, и моя мастерица ждет ее у привратницы; ей велено привести девушку прямо сюда, не давая ей даже зайти к себе в комнату.

– Что же, подождем.

Лекок и папаша Планта ждали уже около четверти часа, как вдруг мадам Шарман, обладавшая тончайшим слухом, встала.

– Слышу шаги мастерицы на лестнице, – объявила она.

– Вот что, – обратился к ней Лекок. – Раз такое дело, скажите Фэнси, что это вы за ней посылали, а мы с моим другом сделаем вид, что очутились здесь по чистой случайности.

– Понимаю! – закивала мадам Шарман.

Она уже направилась к двери, но сыщик удержал ее.

– И еще одно, – добавил он. – Как только услышите, что между мной и этой девушкой завязался разговор, вспомните, прошу вас, что вам необходимо присмотреть за швеями в мастерской. То, что я собираюсь ей сказать, не представляет для вас ни малейшего интереса.

– Договорились, господин Лекок.

– Но только без фокусов! Мне же известен чуланчик, примыкающий к вашей спальне, сам им пользовался: оттуда слышно каждое произнесенное здесь слово.

В этот момент старшая мастерица отворила дверь в гостиную, в дверях послышалось шуршание шелковых юбок, и на пороге во всей красе явилась мисс Дженни Фэнси. Увы, это была уже не та свежая, миловидная Фэнси, которую любил Эктор, соблазнительная парижаночка с огромными глазами, полными то неги, то огня, с живым и лукавым личиком. За один-единственный год она увяла, как вянет роза знойным летом, и ее хрупкая красота – парижская бесовская красота – безвозвратно исчезла. Дженни не было еще и двадцати, но теперь только опытный взгляд знатока угадал бы, что в молодости она была весьма хороша собой.

Теперь она казалась старой, как сам порок: испитое лицо и дряблые щеки свидетельствовали о беспорядочной жизни, глаза, обведенные чернотой, лишились длинных ресниц, красные веки часто помаргивали; на лице застыло жалкое, тупое выражение, а голос, привыкший к непристойным куплетам и загубленный абсентом, стал сиплым.

Разодета она была в пух и прах: новое роскошное платье, но уже все в пятнах, море кружев и невообразимая шляпка. При всем при том вид у нее был жалкий. И в довершение всего – она была кричаще размалевана: сплошные белила, румяна, помада, синяя и перламутровая краски.

Казалось, дамочка была вне себя от ярости.

– Это еще что такое? – завопила она с порога, ни с кем не здороваясь. – Чего ради послали за мной эту наглую особу, которая приволокла меня чуть ли не силой?

Но мадам Шарман бросилась со всех ног к своей старинной клиентке, сумела-таки кое-как расцеловаться с ней и нежно обняла.

– Не сердитесь, деточка, – увещевала она мисс Фэнси. – Я-то надеялась, что вы обрадуетесь и станете меня благодарить!