— …Девушку, — сказал он.

Мистер Дейвис затрясся, словно человек, одержимый пляской святого Витта.

— Она вам не друг. Если бы она не донесла…

— Я тебя за одно это пришью. Она не продаст.

— Нет, — завизжал мистер Дейвис. — Она девушка полисмена. Она девушка того парня из Ярда. Она девушка Матера!..

Рэвен застрелил его. С намеренным отчаянием он выпустил в него свой последний шанс к спасению, всадив две пули, когда было достаточно одной, будто расстреливал весь мир в лице толстого, обливающегося кровью Дейвиса.

Пуля разбила замок двери.

«Надо спешить, — думал Рэвен, — когда откроется дверь, я выстрелю первым». Он плохо видел в противогазе, сорвал его и бросил на пол. Лакей смотрел на его заячью губу, темные жалкие глаза.

— Через окно выберешься на крышу, — сказал он.

Но он обращался к человеку, который не понимал, хочет ли спастись, который так медленно поворачивал лицо к окну, что лакей первым увидел малярную люльку за широким стеклом.

В люльке был Матер! В отчаянной попытке взять Рэвена с тыла детектив не учел собственной неопытности: маленькая люлька вовсю раскачивалась. Одной рукой он держался за веревку, другую протянул к окну и не мог достать пистолет, когда Рэвен обернулся. Он раскачивался за окном на высоте шестого этажа и был беззащитной целью для пистолета Рэвена.

Рэвен смотрел на него затуманенными глазами. Это был нетрудный выстрел, но ему уже не хотелось убивать. Он чувствовал только боль и отчаяние, которые превращались в полнейшую усталость и безразличие. И когда он в конце концов поднял руку, Сондерс, вбежавший в растворившуюся дверь, выстрелил ему в спину. Смерть пришла к нему немыслимой болью. Он стонал и захлебывался в муках. Наконец боль вышла из него, и он провалился в необъятную пустоту.

Сондерс мыл руки и думал: «Кончили работу». Работа оказалась не такой уж и хорошей. Началось с простого воровства, а кончилось двумя убийствами и смертью убийцы. В этом деле была какая-то тайна. Наверху Матер и начальник политуправления Ярда разбирали бумаги сэра Маркуса. Шло к тому, что рассказ девушки мог оказаться правдой.

Девушка волновала Сондерса больше всего. Он не мог не восхищаться ее храбростью и дерзостью и в то же время ненавидел ее за то, что она заставила Матера страдать. Он был готов возненавидеть всякого, кто нанесет боль Матеру.

— Ее отвезут в Ярд, — сказал Матер. — Против нее могут быть выдвинуты обвинения. Посади ее на поезд в три пять. Я не хочу ее видеть, пока все не выяснится.

Единственным просветом во всей этой истории было то, что констебль, раненный Рэвеном, был вне опасности.

Сондерс вышел из Миддленд Стил с ощущением, что ему ровным счетом нечего делать. Он зашел в пивную, выпил полпинты пива и съел две холодные сосиски. Жизнь вошла в свои берега, и он снова мирно плыл между ними. Ему в глаза попалось объявление, висевшее в баре.

«Новое средство от заикания. Мистер Монтэгю Фелпс, магистр, проводит публичную лекцию в Масонском Холле для разъяснения своего метода. Вход свободный. Начало в два часа дня».

Сондерс испробовал множество средств от заикания, он мог попытать еще одно.