— Не туда, — сказал Бадди, — налево.

— Иди-иди, — сказал маленький человек, прижав к его боку пистолет. — Это я — то отравлен? Ничего шуточка, — продолжал он и засмеялся невесело. — Давай в ворота, а то сейчас сам будешь отравлен.

Они остановились у небольшого гаража. Гараж был пуст.

Бадди выпалил: «Что за черт!», но уже узнал лицо, которое видел в местных газетах. Действия человека убедили ужаснувшегося Бадди: будет стрелять не колеблясь.

Этого он никогда не забудет. Всю его жизнь эта история будет встречаться в самых неожиданных местах — в серьезных исторических трудах, в отчетах о знаменитых преступлениях. Она будет следовать за ним с одной жалкой работы на другую. Никто не увидит ничего особенного в том, что он сделал, каждый сделал бы на его месте то же самое: вошел бы в гараж, закрыл бы по приказанию Рэвена ворота. Но друзья не стояли на улице под градом воображаемых бомб, не ждали войны с нетерпением и с радостью, они не были Бадди, отчаянным дьяволом траншей за секунду до того, как началась настоящая война, принявшая обличие пистолета в тонкой отчаявшейся руке, прижатой к его боку.

_{>^{>— Раздевайся, — сказал Рэвен. Бадди послушно разделся.}}

— Раздевайся, — сказал Рэвен.

Бадди послушно разделся.

С него сняли не только противогаз, но и белый халат и зеленый твидовый костюм. У него не оставалось никаких надежд. Нечего было надеяться, что война докажет его способность руководить людьми. Нет, он был просто-напросто полным, испуганным молодым человеком, дрожащим в одних трусиках в холодном гараже.

— Руки назад, — сказал Рэвен. Бадди Фергюссон подчинился. Рэвен связал розовые, как ветчина, сильные кисти Бадди галстуком. — Ложись. — И Бадди Фергюссон покорно лег. Рэвен связал ему ноги носовым платком, а другой платок засунул в рот. Это не очень надежно, но и так сойдет. Приходилось спешить. Он вышел из гаража, закрыл дверь. Он мог надеяться, что в его распоряжении несколько часов, но не мог рассчитывать полностью даже на несколько минут.

Он шел медленно и осторожно, поглядывая, нет ли поблизости студентов. Но их группы уже ушли. Главной опасностью был отбой, который мог прозвучать в любой момент.

Вокруг было много полицейских, он знал почему, но без колебаний проходил мимо них. Его план не предусматривал ничего большего, чем достижение стеклянных дверей Миддленд Стил. У него была слепая вера в судьбу, в поэтическую справедливость. Уж если он проникнет в здание, то найдет путь к человеку, который его обманул.

Из-за дверей Миддленд Стил выглядывал человек, следя за машинами, стоявшими на пустынной улице… Он был похож на клерка. Рэвен пересек улицу, взглянул через очки противогаза на человека за дверью. Что-то заставило его заколебаться — память о лице, которое он видел у дома, в котором жил? Он внезапно повернулся и испуганно поспешил от двери.

«Это ничего не значит», — сказал он себе, выходя на пустую Хай-стрит.

Мистер Дейвис слегка позавтракал: два тоста, две чашки кофе, четыре почки, кусок бекона, немного сладкого мармелада. Ему доставила большое удовольствие мысль о том, что Рэвену такого завтрака и не нюхать: приговоренному в тюрьме, может, и дадут, а Рэвену нет.