Пиппа еще долго хлопотала вокруг них, несколько часов были отведены отдыху, а закончился день легким ужином.

Когда настала ночь, Вираго пришла одеть Фьору. Она подала ей почти прозрачную накидку из белого муслина и украсила волосы веточкой жасмина и бутонами цветущего апельсинового дерева. Хатун, одетая в красное шелковое платье, обнажавшее ее грудь, и с волосами, украшенными золотыми монетками, куда-то исчезла.

– Ты почти как невеста! – воскликнула Пиппа, любуясь своим произведением. – Это ему понравится. Этот парень любит девочек. Ему доставляет удовольствие лишать их невинности, я уже приводила ему нескольких, но он быстро охладевает к ним. Ты – другое дело, ты такая красавица!

Фьора чуть было не призналась, что она уже не девственница, но подумала, что это все равно не спасет ее. Раз этот человек приложил столько усилий, чтобы завладеть ею, значит, у него были на это свои причины. Она напрасно раздумывала, кто мог быть этот незнакомец. Все, на что она теперь могла надеяться, – это чтобы он оказался существом, пусть грубым, но доступным человеческим чувствам.

В ожидании неизбежного Фьора собрала все свое мужество. Она прилегла на кровать, в мерцании свечей блестели ее волосы, и лучи мягкого света ласкали бархатную кожу.

Однако, когда Пиппа открыла дверь, чтобы впустить «клиента», Фьора вскрикнула от ужаса, соскочила с кровати и спряталась за пологом. Вошедший был Пьетро Пацци, хромой горбун, которого Иеронима произвела на свет и хотела сделать супругом Фьоры…

Ему было лишь двадцать лет, но следы порока на мертвенно-бледном лице делали его человеком без возраста. У него были длинный, плоский на конце нос, жидкие, висящие сосульками волосы, большие уши, сильно выпирающий вперед подбородок, маленькие черные глазки; время от времени одна половина его лица начинала дергаться в нервном тике, и тогда один глаз закрывался. Некой красотой обладали лишь его очень белые зубы.

До этого момента Фьора от всего сердца жалела бедного юношу, так жестоко обиженного судьбой и по иронии же судьбы родившегося в одном из городов Европы, где красота ценится прежде всего. Его никогда не видели в компании своих сверстников, которые только жестоко смеялись над его уродством и отпускали злые шутки в его адрес. Девушки избегали его, по крайней мере те, чье имя или богатство позволяли это. Например, Кьяра его ненавидела и даже боялась. Она утверждала, что его зачал сам дьявол, и остерегалась приходить во дворец Бельтрами, если узнавала, что туда должен был прибыть молодой Пацци. Но это бывало очень редко, так как он почти не покидал поместья своего деда в Монтуги, в котором, поговаривали, занимался алхимией и выращивал свирепых псов.

Казалось, что ужас, который испытала Фьора, его позабавил.

– Ну что же, моя прекрасная невеста, так-то ты встречаешь своего любимого? Можно подумать, что я тебя испугал?

Его саркастический голос вернул Фьоре присутствие духа, которое она потеряла на мгновение, поддавшись страху. Не покидая своего укрытия, она возразила:

– Я никогда не боялась тебя, и ты это знаешь. Мне кажется, что я всегда была любезной…