Поднимаюсь по трапу второй, после Златы, которая, как раз, в отличие от меня, вся трепетала от предстоящей встречи и перспективы долгосрочного перелета с толпой «тестостероновых кавказцев», как она выразилась. Здороваюсь с приторно улыбающейся нам стюардессой Людой, которая конечно же ненавидела меня за то, что я владела всем тем, о чем мечтала она, бедная девчонка двадцати пяти лет с вечно сухой, преждевременно стареющей из-за постоянных перелетов, кожей.
Прохожу внутрь салона, оставив позади с ней нашего водителя, суетливо затаскивающего разом оба наших огромных чемодана.
А сердце мое падает об пол. Больно, громко. Словно хрусталь бьется о мраморную поверхность камня…. И мне кажется, этот звон сейчас услышат все…
Он смотрел в иллюминатор, расслабленно, немного отстраненно сидя в стороне от остальных своих «архаровцев», коротавших время в ожидании «сучек», как они наверняка прозвали нас за спиной, за пустой болтовней.
Понял, что мы зашли, наверное, потому что пацаны разом затихли, предсказуемо отвесив челюсти от нашего внешнего вида. А посмотреть было на что. И я, и Злата выглядели шикарно. Еще бы… Сколько бабок еженедельно я вбухивала в уход и шмотки. А она тоже не отставала, вступив в свои тридцать лет в полной красе, это был как раз тот возраст, когда, наконец, начинают совпадать и желания, и возможности, во всем, кроме мужиков, которые, к сожалению, все оказываются почему-то уже разобранными менее красивыми и успешными, зато более услужливыми и совсем непривередливыми. У нее уже многое было, всё своё. Никому больше не надо было ничего доказывать. И деньги при ней, и любимое дело, и внешность, о которой другие только бы мечтали. Оставалось только найти достойного… И я по-хорошему ей завидовала. У нее все было впереди… Также бы хотела… Но разница в нас была в том, что я родилась в нищете высоко в горах, а она в семье главного бухгалтера на хорошей фирме в Сокольниках. Поэтому она в 18 лет училась на первом курсе московского института на бюджете, ездила на метро и целовалась в подъезде с однокурсником, а я ложилась под чужого, изнасиловавшего меня мужика, в холодном, незнакомом для меня городе…
Он поднимает глаза на меня. И я перестаю дышать… Мне реально плохо. Судорожно хватаюсь за спинку сидения, не в силах отвести своего взгляда от его лица, его глаз… Какой же он красивый… Каким же он стал… Даже лучше… Алмаз… Мой медвежонок… Уже не медвежонок, медведь. Царь зверей… Моя любовь… Моя боль… Мое наказание…
Алмаз
— Ну здравствуй, Камила, — только и могу что выдавить из себя, потому что дыхалку сперло. Так, словно получил на ринге со всей дури под ребра. Хотя вру, на ринге я обычно не задыхался, принимал удары, словно у меня не пресс, а железка вместо него. А тут прям потек, как слизняк…
Я готовил себя к этой встрече. Долго готовил. Десятки раз проигрывал про себя возможные варианты этого самого «привет»… Но теперь в голове пустота… Сразу пустота и свист, как только увидел ее. Какая же она, сука, пиз… тая. И почему других годы превращают в неуклюжих убогих коров, а ее делают только лучше. Конечно, с ее бабками это было предсказуемо. Но дело тут не только в бабках. Она была объективно королевой… Как тогда, в нашей селухе. Сними с нее все это дорогущее барахло, выряди в старый дешевый халат, у меня бы все равно яйца свело и в голову бы ударило от одного вида ее губ, глаз, волос, тела, такого упругого, такого статного даже под одеждой, а уж без нее…