– Сколько у вас соль стоит? – спросил Мартин.

– Ну, если на все блюда – два денима.

– Хорошо, как принесете, я буду готов рассчитаться. Кстати, как насчет фонаря?

– Ну, про фонарь ничего не было написано, но ненадолго могу принести.

– Принесите, а то в темноте плохо кушается.

– В темноте только воровать хорошо, – добавил Циркач и хихикнул. Его настроение начало улучшаться. Он сел на лавку, проверил ее надежность и вздохнул.

– Не переживай, если ты принял решение, то уже неважно, что они о тебе думают, – сказал Мартин, присаживаясь на кровать. Потом провел по покрывалу ладонью и улыбнулся.

– Отвык за двадцать лет? – спросил Циркач.

– Отвык. Если солома была свежей, а не трухой с насекомыми, то это уже было хорошо.

– Двадцать лет, – Циркач покачал головой. – Такое даже представить невозможно.

– После виселицы даже Угол казался удачей.

– После виселицы?

– Да, сначала приговор наместника был таким. Но веревка оборвалась, и согласно старому обычаю смертную казнь отменили, но заменили бессрочным содержание в Угле.

В дверь постучали, и Мартин с Циркачом одновременную положили руки на кинжалы, но это был приказчик с деревянным ящиком для переноски горячей еды.

– А вот и я, господа. Принес вам полный набор – угощение от хозяина, а также добавку. Приготовьте семь денимов, пожалуйста.

И приказчик начал раскладывать ящик, отчего по комнате поплыли аппетитные ароматы, а сам ящик превратился в небольшой стол.

– Вот, извольте! – произнес он, довольный произведенным эффектом. – Это наш плотник придумал – Лаубин, из заречных.

Мартин отдал семь денимов, и приказчик ушел.

– Эх, а хозяйское-то угощение смотри какое!.. – сказал Мартин, приоткрывая крышку над блюдом с картошкой и бараниной. – Двигай сюда лавку.

Помимо еды, здесь оказалось одно непонятное блюдце со сложенной вчетверо мокрой тряпочкой.

– Что за дело такое? – спросил Циркач, ткнув тряпочку пальцем, который потом лизнул.

– Ну и как? – спросил Мартин.

– Никак. Что это может быть?

– Это, наверное, руки вытирать.

– Думаешь?

– Ну жрать-то ее точно нельзя, – сказал Мартин, разворачивая тряпочку. – Я тут у хозяина пирогом угощался, так он такой же штукой рот вытирал и руки, но та тряпка была сухая.

– Может, высохла просто?

– Может, высохла. Значит, и мы будем вытирать руки и рот.

– Ага.

Начали они с чечевичной похлебки, присаливая ее из крохотной солонки – озерная соль в городе стоила дорого. Можно было, конечно, попросить простую, выпаренную из морской воды, но она имела другой вкус.

Не привыкший много есть Мартин вскоре сдался, а Циркач не переставал сменять тарелку за тарелкой, пока все они не оказались пусты. В конце он выпил оставленную ему восьмушку кислого пива и, сытно рыгнув, признался:

– Знаешь, Мартин, я хоть и фартовым вором был, но вот так еще никогда не обжирался.

– А что так, жадничал?

– Нет. Ты же знаешь, как у воров бывает, ты все время на стреме, все время ноги в руках держишь. Если даже деньга в кармане звенит, опасаешься, что выскочат стражники или там шайка Носатого налет сделает.

– А здесь ты ничего не боишься?

– А кого мне здесь бояться? Ты мог меня убить, но не сделал этого. Стражники сюда не прибегут, Носатый не прорвется. Я первый раз чувствую себя спокойно, даже не верится. И вот что, Мартин, спать уже хочется – сил нет. Передрейфил я перед нашим знакомством, а потому умаялся. Вот, возьми мой кинжал и спрячь подальше.