В голове Эндерса снова помутилось, он закрыл глаза и сосредоточился на своих внутренних ощущениях. Боль накатывала волнами, сквозь шум винтов и полуобморочную тьму он слышал обрывки фраз, но до сознания ничего не доходило. Потом его куда-то тащили, взяв под руки, два раза он чувствительно ударился головой обо что-то железное. Морской воздух смешивался с гарью от выхлопов реактивных двигателей, ревели на форсаже уходящие куда-то за спину истребители. Потом звуки стали тише, мысли сумбурно переплетались в заполненном болью до краев сознании. Что же будет с его детищем, неужели Судьба от него отвернулась? Отчаянье даже не успело полностью овладеть им, настолько стремительно рухнуло все, к чему он стремился. Дальнейший ход событий представлялся теперь предельно ясно: нормальных, полностью функционирующих бойцов отключат от Сферы, а место полевой операции зачистят с помощью бомб палубной авиации. Работу как минимум придется начинать заново, и это при условии, что в джунглях действительно засела кучка латиносов, которых без труда отгонят охранники базы. Если же это русские, то о новых полевых испытаниях можно вообще забыть, все откатится на пять-шесть лет назад… Боль злыми толчками заполняла все вокруг, лишая Эндерса воли даже к тому, чтобы пожалеть себя. Думать вообще стало невозможно, чистый белый огонь затопил самые отдаленные уголки сознания. Последний, самый яркий всполох оказался наиболее сильным, и Шон провалился в спасительную тьму небытия…

Очнулся он от острого запаха нашатыря. Голова непроизвольно дернулась, и мир приобрел достаточно четкие очертания. Мелькнула чья-то тень за спиной, по ковру прошелестели удаляющиеся шаги, затем негромко хлопнула закрывшаяся дверь. Эндерс огляделся и понял, что находится в комфортабельной, так называемой «адмиральской», каюте. Тут не было ничего от казенного флотского стиля: облицованные светлыми дубовыми панелями стены, хорошая кожаная мебель, пара морских пейзажей в дорогих массивных рамах на стенах, по углам раскинули ветви карликовые пальмы. Напротив, у стены, под портретом Джорджа Вашингтона явно старинной работы, за двухтумбовым массивным столом сидел незнакомый Шону мужчина. Тучную фигуру незнакомца выгодно драпировал дорогой черный костюм-«тройка», сшитый так, чтобы маскировать его невероятно рыхлое тело. Темно-голубая рубашка и «клубный» галстук довершали впечатление мощи и того запредельного богатства, что часто маскируется показной простотой и неброскими полутонами. Богачу, как про себя назвал Шон незнакомца, было что-то около пятидесяти с небольшим. В детстве он переболел оспой, поэтому лицо его покрывала сеть мелких ямочек. Черные, близко посаженные глаза излучали дружелюбие пополам с любопытством. Мясистый нос, толстые губы, тяжелый подбородок и редкие каштановые волосы, намеренно постриженные коротко, чтобы не привлекать внимания к обширной лысине. Все эти детали в совокупности создавали странное впечатление; их обладателю хотелось безоговорочно верить, поскольку весь облик «богача» словно говорил: да, я некрасив, чего особо не стесняюсь, но я достаточно состоятелен, чтобы не шокировать вас своими недостатками. Эндерс пошевелил руками, отметив, что наручники сняли и сам он даже неплохо себя чувствует.