Скоро все было кончено. В тишине клубилась пыль. Кряхтели деревья. Перекатывались последние валуны, прекращая стоны умиравших. Кинжал тихо гудел, остывая. Колотушка лежала бездвижно. Зеркальце с комариным звоном отпотевало, приходило в себя. И корень царапался, выбираясь из-под груды тел.

В одном кругу сидел потный Мамур. В другом шаман держал в руках какое-то голое розовое существо.

— Спасибо, Барбале! Твоя власть! — сказал наконец Мамур, похлопывая коня, который лизал его израненное плечо. — Врагов отогнали.

— И душу спасли, — отозвался шаман и погладил притихшее существо. — Назовем его Агуна!

Все были счастливы, кроме идола, который, шевелясь в котомке, как связанная курица, дурным голосом что-то бубнил и недовольно ругался до тех пор, пока Мамур украдкой не пихнул его острым корнем. Тогда идол, огрызнувшись, смолк. И стало слышно, как плачет шаман и шепчется с солнцем Мамур».

Конец сказки совпал с очередным пирожком, умятым Гогликом, который, вполуха следя за событиями, больше смотрел на Нату, время от времени не забывая, однако, наведываться в пакет. Губы и руки у него были в масле.

— Странный конец. Ничего я не понял, — растерянно признался Гоглик. — Какой еще Агуна? Младенец, что ли? И как это он родился? Дети же из этой… как ее… рождаются, на биологии говорили… Один живчик человеком становится, а остальные просто так дохнут, почем зря… А за раз миллион живчиков выходит, между прочим!.. А если каждый день по разу, то это сколько же в год людей пропадает? — Вступил он на скользкий лед.

— Видишь, какой ты счастливый! Ты родился, а миллионы миллионов пропали, — уклонилась Ната от расчетов. — Как тебе повезло! А могло и не повезти, между прочим! Пропал бы, как эти миллионы, сгинул бы — и все! Родиться — это как в лотерею миллион выиграть!

— Значит, я — счастливчик? Счагог? А ты — Счана? — взбудоражился Гоглик, вдруг воочию остро осознав безмерное счастье: он родился, живет, в школу ходит, жареную картошку ест, а миллионы миллионов пропали, исчезли, так и не родившись… Даже школа показалась ему сейчас родной и милой!..

А Нате, при виде темных могил, стало почему-то грустно: вот так жить-жить, а потом умереть!.. Но Гоглик от этого беззаботно отмахнулся:

— А, ерунда! Человек со смертью не встречается! Мне дедушка объяснил: пока жив человек — смерти нет, а когда смерть есть — то человека уже нет, ушел. Понятно? — хвастливо закончил он и, вместе с порывом ветра, хотел шепнуть ей что-то нежное, но не посмел.

Ната послала его умыться (из-за церкви был слышен плеск воды и возгласы туристов).

— Чисплат есть?.. Ну, конечно! Вот, возьми, — протянула она ему свой пахнущий духами платочек, который Гоглик благоговейно спрятал в карман.

Вернувшись, он сообщил, что у крана полно людей.

— Дурачок, это вовсе не кран! Это источник! С целебной водой!

— Какая еще целебная? Вот такая труба водопроводная! Толстенная, как у нас во дворе, — показал Гоглик руками. — И женщин полно, все умываются. Всех любить надо — говорят. Крестятся. И как можно всех любить? Как я могу любить тех, кого не знаю и не видел?.. Вон вагончик идет, там люди, видишь?.. Ты всех их любишь?.. Можно любить маму, папу, дедушек-бабушек, друзей, а других лучше в покое оставить.