— Ну, ты! — угрожающе зашипел Элизбар Дмитриевич.

Долидзе, подобравшись, стеклянными глазами следил за ним.

Замолчали. Некоторое время слушали смех и обрывки разговора с веранды — картежники, как всегда, под шлепки карт поминали недобрым словом старых жен:

— Весь ужас в том, что надо трахать этих жирных старух. Конечно, у кого будет нормально стоять?.. А ты дай мне молоденькую девочку — такую, какая меня действительно, а не по паспорту, взволнует — и увидишь! Настоящий сухостой пойдет!.. Сам в мальчика превратишься!..

— Аминь. Молодое существо дает тебе жизнь а старая сварливая дрянь — только отнимает.

— Некоторые молодые тоже сволочные бывают!

— Да, но их хотя бы тянуть приятно…

— Супружеская жизнь — одна скотобойня…

Элизбар Дмитриевич послушал, покачал головой:

— Мне бы их проблемы!.. Значит, так… Опиум взят и обратно его не отдать. Паико везти боится. Придется вывозить товар из Азии…

— У тебя люди, связи, опыт, — льстиво всполошился Долидзе. — Подумай!

— Связи, люди! — передразнил Элизбар Дмитриевич. — Ты тоже не в сарае вырос, мог бы и сам подумать, что делать!

— Да я думаю, думаю, — Долидзе торопливо вытащил из-под воротника крестик и поцеловал его со скороговоркой: — Клянусь Сионом, куском хлеба, горстью соли: если это дело кончится хорошо — никогда в жизни к отраве не прикоснусь!

— Ты и раньше не особенно прикасался, — усмехнулся Элизбар Дмитриевич. — И в тот раз мои люди везли, мои хранили, мои продавали, а ты только деньги принимал и через свой туфтовый комбинат в банк сдавал.

— Кстати, я забыл сказать… — вдруг помрачнел Долидзе. — Вчера Рублевку, одного нашего барыгу, кинули. Отняли четыре тысячи денег и опиума тысяч на десять.

— Вот-вот, поздравляю, — махнул головой, как от надоедливой мухи, Элизбар Дмитриевич. — Лучше бы ты вообще сегодня не приходил! Кто нашел этого Рублевку? Ты? Вот и будь добр отвечать за него. Вернешь эти деньги!

— Десять туда, десять сюда — переживем! — примирительно сказал Долидзе. — Верну! Конечно. Лишь бы уладилось, Господи, помоги!

— И почему это Господь должен всяким мошенникам помогать?.. Как-то неразумно с Его стороны… Короче, сделаем так: я посоветуюсь с кем надо и завтра скажу тебе, что делать. Ровно в час приезжай на наше место к Муштаиду.[14] А где Паико?

— Живет в доме Убайдуллы, в кишлаке под Наманганом.

Элизбар Дмитриевич покачал головой:

— Наманган… Вся эта Азия — одно басмачье гнездо! Надо спешить, как бы его там не укокошили и опиум не отняли! Ну, до завтра! Я пошел играть.

И он, не обращая внимания на воркованье Долидзе о том, что ему сегодня лучше не играть, направился на веранду. Долидзе, не имея желания прощаться с игроками, ушел через комнаты и в кислом настроении потащился в городское пекло.

На следующее утро Элизбар Дмитриевич очень рано подъехал к саду, загнал машину на тротуар, возле решеток стадиона, перебрался через бордюр и зашагал в сторону каруселей. Дворники в желтых безрукавках мели розовые дорожки.

Неподалеку от каруселей он увидел троих пожилых мужчина в дорогих спортивных костюмах. Они молча делали какие-то странные движения: присев, медленно вращали руками, застывали в этом вращении, меняли позы и опять чертили в воздухе непонятные знаки и фигуры. Большой Чин кивнул ему, но гимнастики не прекратил, продолжая тщательно и сосредоточенно делать упражнения.