– Так оно ж так и есть… – пожимала плечами Устя, когда Танька осторожно передавала ей эти сплетни. – Когда эти соплюхи ноют да с утра до ночи хлебца просят, к чертям на вилы пойдёшь, не то что к вам на вечёрку.

– А самой тебе будто и не в радость?

– Скажешь тоже… радость, – криво усмехалась Устинья. – Много счастья будто вас, визгух, слушать. А опосля ещё парни, дурачьё это, завалятся, да хмельные, винищем от них разит… Будто я от тятьки за жизнь не нанюхалась! Лучину задуют и пойдут вас, дур, в потёмках лапать, – а вы и рады, верещите, чуть изба не раскатывается… Тьфу!

– Ну, уж ты и впрямь загордилась, боярышня моя! – обижалась Танька. – Какого ж такого обчества тебе надобно? Господского, может, барского?

– Так и у господ, поди, всё то же, – хмыкала Устя. И умолкала, сумрачно глядя в стену. Танька пожимала плечами, но расспрашивать дальше не решалась.

– …и вот вздумала тогда царевна погадать на суженого, – нараспев рассказывала Устинья в кольце едва дышавших девушек. – Дождалась она, покуда весь терем заснёт, разделась до рубахи и пошла через двор к царскому овину! Вот идёт она… а кругом ни души, только месяц светит, голубыми искрами снег метит, да звёздочки в небе шепчутся, а по небу – чирк, чирк, – ведьмы на помелах шмыгают.

– Охти, господи, страсти-то… – испуганно крестился кто-то. Устя не замечала этого; на её угрюмом лице блуждала незнакомая улыбка, глаза смутно поблёскивали в свете лучины.

– Да-а, вот ведь как бывает, – вздохнула Акулина, когда сказка кончилась. – Не побоялась ворожить пойти – и мужа-царевича подхватила! Кабы и нам так!

– К овину-то боязно ворожить идти, – поёжилась Васёна. – Мне ещё баушка сказывала – в овине, мол, зимой черти греются, и ходить туда не надобно, всякое поблазниться может.

– Не-е, там овинник живёт, мне тятя говорил! – возразила Акулина. – Он сам, как под Егорья, выпивши, задами домой шёл, так того овинника и видал! Сидит, мол, под бревном и гляди-ит, а глаза-то угольями горят, так и пышут! Из тяти и хмель повышел, бегом через сугробы домой зарысил… Два дня к овину подойти боялся!

– Глупости! – решительно объявила Танька. – Кот, поди, блудный там сидел аль лиса хоронилась! Спьяну-то чего не померещится…

– Спьяну?! – воинственно подбоченилась Акулина. – Да вот лопнуть мне на месте, самое верное гадание будет – у овина-то! Вот подвиньтесь-ка, я вам обскажу… Да ближе, чтоб малые не услышали, ни к чему им…

Хихикающее кольцо девушек сомкнулось вокруг Акулины. Её рассказ то и дело прерывался то испуганным аханьем, то взрывом смеха.

– Акулька! Воистину, ума лишилась! Вздумать этакое!

– Да ну вас, дуры! Вот ей-богу, правду говорю! – истово крестилась Акулина. – Только беспременно крест тельный надо снять! А то ничего не узнаешь, хоть до утра под овином высиди!

– Чепуха это всё одна… – зевнув, отмахнулась Устя. Но Танька досадливо ткнула её локтем под рёбра и снова придвинулась к Акулине:

– Акуль, Акуль, а дальше-то как? Вот прямо с задранным-то подолом?!.

– Истинно!!! – таращила глаза Акулина. – Поворачиваешься к овину-то голым задом и шёпотом спрашиваешь: «Батюшка овинник, подскажи суженого!» И ждёшь… А он тебя погладить должон. Коли мохнатой лапой погладит – верный знак, в этом же году замуж выйдешь! Коли голой лапой аль вовсе никак – нет покуда твоей судьбы. – Акулина обвела притихших девушек глазами и важно закончила: – Но сама я не пытала, врать не буду.