– А почитать-то, мама? Забыли? – жалобно напомнила Вера.

– Вера, господь с тобою, ночь на дворе! И я хороша – забыла про всё, а вы и рады!

– Мамочка, но хотя бы немножко… Я так скучала в институте по нашим чтениям!

– Маменька, а ведь и в самом деле, – с некоторым смущением кашлянул Александр. – Я присоединяюсь. Хотя бы несколько страниц вы просто обязаны…

– Непременно, мама, непременно! – переглянувшись, закричали Пётр и Миша. Никита смотрел на них с изумлением, не понимая, что приятного можно найти в чтении Псалтыри на ночь, когда глаза уже слипаются и без этого. Он уже приготовился героически не дать себе заснуть на первом же каноне, когда вдруг понял, что большая зелёная книга, вынутая госпожой Иверзневой из шкафа, вовсе не Псалтырь.

– Мама чудно читает, особенно Пушкина! – шёпотом объяснил Миша. – Вам нравится «Руслан и Людмила»? Ах да, простите, я, болван такой, забыл… – Он смутился ещё больше Никиты, явно вспомнив, что друг не читал ничего из русских классиков, и громко попросил: – Мама, если можно, начните «Руслана и Людмилу» с самого начала!

– Извольте, дети, но совсем немного! – с притворной строгостью сказала мать. – Помните, что уже десять часов!

Все чинно расселись за столом – только Вера позволила себе устроиться на маленькой скамеечке у ног матери. Марья Андреевна надела очки, раскрыла зелёную книгу, обвела взглядом обращённые к ней радостные лица, улыбнулась сама и начала:

С первых же строк Никита почувствовал, как по спине поползли мурашки. Сначала ему показалось, что и Марья Андреевна, и другие Иверзневы что-то перепутали: это не было похоже на литературное произведение. Напевные чудные строки напоминали больше сказки бабки Кузьминишны, которые он всё детство слушал в людской, спрятавшись на полатях. Стихи лились, переплетались лёгким чудесным узором, их музыка и убаюкивала, и звала за собой, и сладко томила сердце, сжимающееся от предвкушения нового, волшебного, никогда ранее не изведанного… Огоньки свечей отражались в ледяных оконных узорах, таинственно светились стёкла старого книжного шкафа. Тишина стояла в комнате, примолк даже сверчок за изразцовой печью, даже спицы в морщинистых руках Егоровны перестали стучать, и сама старая нянька слушала чтение так же заворожённо, как сидящие за столом дети. А Никита смотрел в замёрзшее окно и видел там высокую гридницу князя Владимира, и шумную свадьбу, и богатыря Руслана рядом с нежной красавицей Людмилой, совсем не похожей на величавых, суровых княжон Древней Руси, и трёх хмурых завистников в дальнем углу… Ему показалось, что прошло совсем немного времени, когда Марья Андреевна закрыла книгу, сняла очки и объявила:

– Ну, пора и честь знать, дети. Ночь на дворе. Подойдите прощаться, да и ступайте с богом спать. Егоровна, проводи нашего гостя в спальню.

Оглушённый, растерянный, ещё не вернувшийся из чудной сказки Никита сам не заметил, что вместе с Мишей подошёл под благословение госпожи Иверзневой и Марья Андреевна так же нежно поцеловала его и так же истово перекрестила, как и своих детей. Егоровна проводила его в крошечную комнатку с уже разобранной постелью, попыталась даже помочь раздеться, но Никита эту попытку с возмущением пресёк и, дождавшись ухода старой няньки, разоблачился сам.