– Ну теперь, брат Михайло, пожалуй, и поздороваться можно, – объявил Александр и, оглянувшись на всякий случай на строгое здание корпуса, вдруг ловко и, казалось, без малейшего усилия схватил младшего брата под мышки.

– И-и-и-и-и!!! – зашёлся Миша, взлетая над Лефортовом. Никите от страха показалось, что старший брат подбросил Мишу выше корпусного забора, и фигура кадета Иверзнева мелькает сейчас непосредственно перед окном кабинета начальника корпуса. – И-и-и-и! Са-а-а-ашка! Ещё-о-о-о!

– С удо… вольствием… И-ех, полетай, родимый! Рот закрой – ворона влетит! – надсаживался Саша, ещё и ещё подкидывая брата вверх. Растрёпанный и визжащий от счастья Миша взлетел над забором не меньше шести раз, прежде чем был наконец милостиво установлен в подобающую кадету его императорского величества позу возле саней, и братья крепко обнялись.

– Лихо, лихо, вась-сиясь! – одобрил сивобородый извозчик в синем халате поверх тулупа. – Эх, не перевелись богатыри в России-матушке!

– Сам ты, борода, «вась-сиясь»… – со смехом отмахнулся поручик. – Свыше гривенника обговоренного ни копейки не дам, не надейся! Ну, что ж, господа кадеты, едем? Закатов, давайте ваш баул… Мишка мне про вас постоянно писал, и всё – с восторгом! Это верно, что вы играете в шахматы?

– Да, немного, господин поручик…

– Закатов, мы ведь не в корпусе и не в полку, к чему субординация? – слегка озадаченно сказал Саша. – «Александра» достаточно будет с меня, друзья брата – мои друзья! К тому же у меня в отношении вас вполне корыстный интерес: сам уважаю шахматы, а сыграть дома совершенно не с кем. От Петьки толку никакого, впору Егоровну обучать… Буду вас использовать немилосердно весь отпуск!

– А где же мама? – нахлобучивая на голову упавшую фуражку и отряхиваясь, спросил Миша. – Почему она тебя прислала, а не приехала сама?

– О, брат… – туманно протянул Саша. – Дома-то у нас нынче вавилон и столпотворение. Маменька вся в нервическом, ей не до вас… Кажется, Веру нашу выгоняют из института.

– Как, опять?! – ужаснулся Миша. – Это ведь уже третье заведение, кажется…

– Вот так. Не годится для нашей разбойницы дамское образование… Впрочем, поехали, а то ещё и мне достанется, что не привёз вас к обеду. Закатов, что вы там застряли, полезайте скорее в сани!

Растерянный Никита послушался – и до самого Столешникова ему не давали покоя две мысли: не лучше ли было ему отказаться от иверзневского гостеприимства, коль уж в семье стряслось несчастье; и отчего брату Аркадию никогда и в голову не приходило подкинуть его, Никиту, в воздух по приезде в отпуск. «Всё же странные люди эти Иверзневы», – решил он, когда сани уже сворачивали с Тверской в Столешников переулок.

Иверзневы жили в небольшом старом доме, расположенном по усадебному типу в глубине большого двора, заросшего яблонями, сиренью и смородиной. Кусты и деревья сейчас сплошь были завалены снегом, округлыми шапками сидящим на их голых ветвях. Возле огромной поленницы яростно дрались из-за хлебной корки воробьи; на них, восседая на брёвнах и изящно обернув хвостом лапки, брезгливо смотрела дымчатая кошка. На заснеженной рябине чинно сидели красногрудые важные снегири. Александр, Миша и Никита прошли по узкой, расчищенной дорожке к крыльцу, и поручик, повернувшись к гостю, начал было: «Милости прошу, Закатов, в наш дом…», когда хлопнула дверь и на крыльцо выбежала худенькая старушка в выцветшем саржевом платье и сбитом на затылок повойнике.