– А ты подумай, Дру. Представляешь, в каком состоянии сейчас Эйрел из-за того, что я сделала? Я-то это отлично представляю. И все время об этом думаю.

– О!

– Но боль кажется мне недостаточно веской причиной, чтобы отказаться от будущего. Умирая, ты навсегда освобождаешься от боли. Над болью мы не властны, как и над временем. Вопрос в том, сумеешь ли получить не только боль, но и немножко счастья?

– Я не уверена, что понимаю вас, миледи. Меня все преследует одна картина. Мы с Ку на берегу, совсем одни. Там так тепло. И он на меня смотрит, и видит меня, по-настоящему видит – и он меня любит…

Корделия поджала губы.

– Ага… Этого достаточно. Пошли со мной.

Девушка послушно встала. Корделия вывела ее в коридор, силком усадила Куделку на одном конце дивана, Друшикко – на другом, а сама села между ними.

– Дру, он хочет тебе кое-что сказать. Поскольку вы, похоже, говорите на разных языках, он попросил меня быть переводчицей.

Куделка смущенно покачал головой, глядя куда-то в сторону.

– Вот сейчас, например, он хочет сказать: «Я лучше буду несчастен до конца дней, чем покажусь смешным». Но ты на это не обращай внимания. Так, дайте сообразить. Кто начинает?

Последовало короткое молчание.

– Я говорила, что беру на себя роль ваших родителей? Для начала я стану матушкой Ку. «Ну что, сынок, неужели ты еще не встретил хорошей девушки? Тебе ведь уже почти двадцать шесть». Я видела ту запись, – сообщила она онемевшему Куделке своим обычным голосом. – По-моему, у меня получается, а? И форма, и содержание. А Ку отвечает: «Да, ма, есть у меня на примете чудесная девушка. Молодая, красивая, умная…» А матушка Ку говорит: «Ах!» – и нанимает меня, услужливую соседку-сваху. И я иду к твоему отцу, Дру, и говорю: «Есть тут один молодой человек. Лейтенант императорских войск, личный секретарь лорда-регента, герой войны, в курсе всех серьезных дел империи…» А он отвечает: «Этого больше чем достаточно. Мы его берем». Тогда…

– По-моему, он скажет еще кое-что! – прервал ее Куделка.

Корделия повернулась к Друшикко.

– Ку говорит, что, по его мнению, твоим родным он не понравится, потому что он – калека.

– Ну нет! – возмутилась Друшикко. – Это не так…

Корделия подняла руку, делая ей знак молчать.

– Как твоя сваха, вот что я тебе скажу, Ку. Когда единственная обожаемая дочка указывает пальчиком и решительно говорит: «Па, мне нужен вот этот», – благоразумный па отвечает: «Да, милочка». Признаю, что убедить трех братьев-здоровяков будет не так легко. Стоит ей только прибежать в родительский дом заплаканной – и тебя ждут большие неприятности в темном переулке. Из этого я заключаю, что пока ты им не жаловалась, Дру?

Та невольно хихикнула.

– Нет!

По лицу Куделки было видно, что эта новая мысль его озадачила.

– Видишь, – сказала Корделия, – ты еще можешь ускользнуть от возмездия – если поспешишь. – Она повернулась к Дру. – Я знаю, что он показал себя олухом, но ручаюсь тебе: он – обучаемый олух.

– Я же говорил, что мне стыдно, – обиженно вставил Куделка.

Друшикко резко выпрямилась.

– Да. Неоднократно, – холодно отозвалась она.