— Фройляйн, вы мне сказали, что готовы выйти за меня замуж только ради усадьбы?

— Если у вас плохо со слухом, могу еще раз это повторить.

— Стало быть, если вы получите усадьбу, то я вам не нужен? — уточнил я.

— Что вы этим хотите сказать? — насторожилась Кэйтрин.

— Да ничего особенного, — пожал я плечами. Вытащив из сумки купчую, бросил ее на постель. — Вот, фройляйн Йорген, это ваша усадьба. Забирайте ее с домом, конюшней и всеми потрохами в придачу.

Фройляйн Йорген недоверчиво взяла в руки бумаги. Полистала все три страницы — саму купчую, где оставались автографы фрау Йорген и ростовщика, реестр с описанием недвижимого имущества. Сглотнула…

— Господин Артакс, нужно сделать передаточную надпись. Надеюсь, вы умеете писать?

Я сделал обиженный вид:

— Фройляйн Йорген, судите сами — на кой хрен мне писать? Все, что мне нужно было — поставить крестик, когда выдавали жалованье.

— Ну, ничего, — отмахнулась фройляйн. — Сама напишу.

Фройляйн опустилась на колени. Я испугался — не передо мной ли, но оказалось, ей нужно было извлечь из-под кровати небольшой сундучок. Вытащив из тряпок и игрушек бурую склянку, девица глухо застонала. За столько лет чернила успели высохнуть.

Фройляйн Кэйтрин кинулась к очагу. Вытащив комок сажи, помяла, поплевала в ладонь. Ткнула туда пальцем, мазнула по полу — проба пера! — потом по табурету.

— Вот и чернила! — торжествующе продемонстрировала фройляйн чёрную полосу. — А перьев у нас много. Сейчас очиню.

— Не пойдет, — вздохнул я, досадуя, что сам не подумал о такой малости — запастись какой-нибудь склянкой чернил. — Высохнет, осыплется.

Конечно, девица мне не поверила. Пришлось ждать, пока полоска не высохнет и провести по ней ладонью. Ладонь стала черной, табурет чистым. Насколько я помню, сажа для изготовления чернил не годится, иначе школяры и студиозы тратили бы деньги лишь на вино.

— А если кровью? — в отчаянии предложила фройляйн. Закатав рукав, потребовала: — Дайте кинжал!

— Нет уж, любезная фройляйн, — прикрыл я рукоятку. — Чужой кровью бумаги не подписывают, а свою я не дам. Да и глупо, кровь тратить.

— И что делать? — растерялась Кэйтрин.

— Да ничего не делать, — буркнул я. — Бумаги я оставляю вам. Коль скоро они у вас — вы владелица земли и домов. Можете кинуть купчую в огонь, вставить в рамочку. Или, чтобы соблюсти все процедуры — завтра приедете в Талле, найдем чернила — все подпишу. Даже у стряпчего можно заверить.

Оставив документы обалдевшей от счастья фройляйн, я, ужасно довольный разрешившейся ситуацией, поспешил уйти.

Вернувшись в Урштадт, я думал, как бы мне отпраздновать свое избавление от хомута, но придумать ничего не сумел. Ограничился лишь походом к цирюльнику

Как отыскать брадобрея мне подсказали добрые люди. В этом городе не было привычных багровых тряпок, развевавшихся над цирюльней, а существовали особые вывески — красно-белые столбики.

Брадобрей был занят — выдирал очередному страдальцу коренной зуб, а за занавеской полулежал тучный бюргер, ожидавший очереди на отвертывание крови из вены.

Ждать мне не хотелось и, потому, дошел до лавки, где торговали всякой всячиной, включая бритвенные принадлежности, купив-таки то, что давно собирался приобрести — небольшой медный тазик и острейшую бритву. В прежние времена эти «приспособления» мне были не нужны — зачем таскать лишнюю тяжесть, если есть кинжал? А тут, решился-таки.