На душе стало легче. В конце- концов у меня остается уйма денег. Больше, чем я смогу истратить за всю жизнь. А уж по здешним-то ценам — так и за две жизни. Куплю себе маленький дом. Чтобы была лишь спальня с гостиной, а еще кухня. Хотел когда-то иметь библиотеку — обойдусь. Книги могут постоять и в гостиной. Или — зачем мне гостиная, если я не собираюсь водить гостей? Найму приходящую кухарку — она будет стряпать, вытирать пыль. А, нет уж, никаких слуг. Буду заказывать завтраки-обеды-ужины в трактире, а уборку в доме могу сделать и сам. При доме конюшня, на одного скакуна. С гнедым я и сам управлюсь. Накормлю-напою-вычищу и навоз вывезу. А что же делать с Кургузым? Вроде, решил оставить мерина при себе. Стало быть, конюшня на двух лошадей. И навоз убирать за двоих…

И вообще — зачем мне свой дом? Жить по постоялым дворам, гостиницам и трактирам, не задумываясь — кто будет стирать белье, менять простыни, готовить обед, гораздо проще. Не спорю — это дороже, но если есть деньги, чего их считать? Может, остаться в гостинице, на положении постоянного постояльца? Как интересно звучит — «постоянный постоялец». Слова схожие, а смысл разный!

Идея с гостиницей мне понравилась. А возможность отказаться от свадьбы — еще больше. Не выдержав, я вскочил и через несколько минут мы с Гневко уже скакали в сторону усадьбы.

В усадьбу мы явились в тот момент, когда здоровяк Иоганн и мрачная Кэйтрин снимали часы с повозки. Гневко, сообразивший, что я не горю желанием таскать тяжести, перешел с галопа на такой медленный шаг, что пока мы добирались до флигеля, помогать уже было поздно.

Спешившись, полюбовался на кроткого ослика, запряженного в повозку, решил пройтись до конюшни. Вряд ли там что-то изменилось, но нужно чем-то занять время, пока Кэйтрин пристраивает свой подарок. Места во флигеле немного, но пара футов найдется.

Я успел пройти шагов пять, не больше, как за спиной раздалось презрительное ржание Гневко. Видимо, гнедой сказал что-то нехорошее про ослиную маму — в ответ послышался обиженный рёв. И, как всегда, пока уши слушали, тело спасалось — я резво припустился к конюшне и прижался к стене. Вовремя. Осел, растопырив копыта, прижал башку к земле и, приподняв задницу вместе с тележкой, кинулся на обидчика. Лопнула хлипкая веревка, тележка опрокинулась набок, а длинноухий, открыв пасть, бросился на гнедого с намерением закусать того до смерти.

И тут я пережил величайшее изумление — боевой конь в полном расцвете сил, переживший за свою жизнь две войны, восемь атак рыцарской конницы, четыре взятых города и, невесть какое количество мелких стычек, пустился наутек. Моя челюсть еще не вернулась на место, когда я понял, что это было не бегство, а тактическое отступление: Гневко рванул не куда попало, а в зазор между двумя сараями. Конь проскочил, а вот осел, волочивший за собой опрокинутую тележку, застрял.

Осёл орал, словно его резали живьем, пытался вырваться из капкана, но не смог. Гнедой же, проявив чудеса благородства, не стал бить застрявшего врага (попытался, но понял, что не дотянется…), обогнул сараи и подошел ко мне.