— Давай еще поспим, — предложил я. — Лес еще сырой, куда спешить?

— Так пока костер, то — се, он и просохнет. А если спать до обеда, так и опоздать можно. Мы же сегодня вернуться хотели. Папуша, будешь вставать?!

— Встаю, — покорно пробормотала любящая внучка. Привстав на локте, Папуша вдруг хохотнула: — Артакс, а у тебя ёжик седой!

— Да? — равнодушно отозвался я, погладив голову, проросшую жесткими короткими волосами. Я уже и не помню, какие у меня волосы были. — Побриться бы надо.

— А зачем? — удивилась Папуша. — Я поначалу думала, что ты лысый, а ты, оказывается, бритый. Зачем ты голову бреешь?

— Чтобы волосы не расчесывать, — отшутился я. — Встал поутру, на ладонь поплевал — и готово.

— Нет, Артакс, — критически осмотрела мою голову девушка и, даже провела по ней ладонью. — Вчера у тебя ёжик другой был — русый, а нынче седой.

— Поседеешь тут, — вздохнул я.

— Сон плохой снился? — понимающе спросила цыганка. — Я же говорю — худой это дом.

— Дом не худой, — отозвался Зарко. Похлопал рукой по стене, обвел взглядом скудное убранство. — Старый дом, очень старый… Но крепкий.

— Крепкий… — фыркнула Папуша. — Я вчера думала — что — то не так. Сейчас поняла, почему дом худой — он на чьих — то костях стоит. Если дом на костях — он не развалится.

Дом на костях… Я знал о старом обычае — когда строилась крепость, в одну из стен замуровывали самого храброго и сильного воина, чтобы он отдал свою силу камням. Этого обычая давно нет, зато я видел немало разрушенных крепостей, в руинах которых находили скелеты в старинных доспехах. Страшный обычай, но самым страшным казалось то, что воины считали за честь быть замурованными!

— Может и на костях, — раздумчиво протянул цыган. — Кто его знает? Старый дом…

Зарко говорил о доме со странными интонациями, как о чем — то родном и близком, ставшем недосягаемым. Так говорят о близком человеке, ушедшем так далеко, откуда не будет возврата.

— Девочка ко мне ночью приходила, — сказал я. Подумав, добавил: — Мертвая девочка…

Я рассказал о нежданном визите. А может, это мы были незваными гостями, потревожившими хозяйку?

Почему — то рассказ взволновал моих спутников. Папуша и Зарко о чем — то горячо заговорили, но я не стал возмущаться, что не понимаю их речи. Когда закончат, расскажут. Но дед и внучка, не сказав мне ни слова, разбрелись по дому, старательно трогая пол, прощупывали стены. Неужели ищут мертвую девочку? Раз так, не стоит ли поискать подвал?

Возможно, мы бы ничего не нашли, если бы не Шоршик. Кот, как всегда, появился неожиданно. Еще хорошо, что не из воздуха. Нет, Его Сиятельство вошел в дверь. Не соизволив сказать — где же он шлялся всю ночь и, в каких— таких потусторонних сферах он обитал, Шоршик прошел прямо к очагу и протяжно мявкнул.

Хрупкие косточки, присыпанные сажей, обнаружились под одним из камней очага. Кажется, он был выворочен, а потом поставлен обратно. Странно, что сразу этого не заметили.

Я думал, что мы будем копать могилу, но Зарко решил иначе. Он сам нарубил дров, развел огромный костер, а потом осторожно уложил на него останки ребенка, убитого кем — то в незапамятные времена.