Тувессон видела по Утесу, что он одного с ней мнения, но, как и она, он делал все, чтобы этого не показывать и сохранять хорошую мину. Притворялся, что все происходящее продумано и обоснованно.

Что их вовсе не посадили за решетку как заключенных.

Он услышал едва уловимое тиканье, которое, как он теперь усвоил, предшествовало жужжанию – самому моменту поворота. Первые разы, осознав, что происходит, он напрягал шейные мускулы и изо всех сил пытался сопротивляться. Но теперь он понял, что самое лучшее – расслабляться и по возможности двигаться в такт.

Шея уже несколько раз трещала, и он выдержал гораздо больше, чем смел надеяться. Но теперь все должно скоро кончиться. Максимум еще четыре жужжания. Он вычислил, что паузы между жужжаниями длились чуть больше трех минут, и что каждое пятое жужжание было немного сильнее, а следующий за ним поворот – на несколько градусов больше. Еще один такой поворот он не переживет.

На экране перед ним появился новый снимок его сына.

Теодор с закрытыми глазами лежал на полу в своей комнате в доме, куда они переехали всего лишь неделю назад. Он узнал полосатый ковер, который они купили в ИКЕА несколько лет назад. Теодор хотел черный, но Соня настояла на ковре с разноцветными полосками. Теперь Теодор лежал на этом ковре, раскинув руки, как Иисус на кресте. Вероятно, потому что его усыпили.

И тут он понял.

Сын не покидал дома. Он все время находился в нем. Нельзя за секунду вынести тело более или менее взрослого человека, не рискуя, что это не увидят соседи или проходящие мимо люди и не начнут интересоваться. Почему он не подумал об этом раньше? Звуки, которые он слышал в подвале, издавала не соседка, а Теодор.

Он лежал запертый в печи, о которой как-то упоминала Соня. Оттуда он пытался докричаться до своего отца. Но отец его не слышал. Или нет, слышал, но не придал значения. Его мысли были заняты другим.

Совершенно другим.

И тут опять раздалось едва уловимое тиканье.

Скоро останется только три жужжания.

– Там. Видишь? – Муландер показал на плинтус.

Лилья проследила за тем, куда указывала его рука, но не увидела ничего примечательного.

– Вижу. Выкрашенный в коричневый цвет плинтус.

– А над ним?

– Провод.

– Именно. Он как будто тоже выкрашен в коричневый цвет и проведен в шкаф, так?

Лилья кивнула.

– Но для чего? – продолжил Муландер, открыв шкаф с одеждой бежевого цвета. – Здесь нет ни лампы, ни чего-либо другого.

– Может быть, он идет дальше к кровати?

Муландер покачал головой:

– Нет, он исчезает где-то за шкафом. Пойдем, попробуем его отодвинуть.

Они взялись каждый со своей стороны и попытались отодвинуть шкаф от стены, но его нельзя было сдвинуть с места.

– Наверное, он прикреплен и к стене, и к полу, – сказал Муландер, пытаясь заглянуть за шкаф.

Тем временем Лилья перебирала бежевую одежду. Что-то ее зацепило. Она не знала, что именно, но теперь, снова оказавшись здесь, поняла, что точно такое же ощущение возникло у нее и в первый раз. Невыразительные бежевые вещи, но дело было не в этом. Две пары вельветовых брюк, три пары брюк-чинос, несколько рубашек и свитеров. Но только когда в манжете одной рубашки она нашла маленький полиэтиленовый пакетик с двумя запасными пуговицами, до нее дошло, в чем дело. Она посмотрела вниз на Муландера, который лежал на животе и светил карманным фонариком под шкафом.