— А нам по чину не положено, это пущай князюшка думает!

— Верно баешь! Приказу такого не было, чтоб таран мастерить. Вот и стой.

— Да цего ж стоять зря? На льду-то? Дубеешь как дурак!

— А ты дубей как умный! Вона, лунку проколупай и рыбку лови. Удом своим! Не отмёрз ишшо?

— Почнём, что ли?

— Куда торописсе, кулик?[42]

— А чего сразу — таран? Што, на воротах белый свет клином сошёлси? Глянь, тын какой — не низок, не высок. В самый раз!

— Лестницу надо, да не одну.

— Во-во! А никто не побеспокоилси!

— Да успокойтеся вы! То таран им, то лестницы… Чего скажут, то и делать станем!

Олег оглядел свой большой десяток. Да-а… Зря он заподозрил Якима Влунковича в симпатиях к своей персоне — воевода отдал ему под руку ополченцев, набранных в новгородской глуши, — увальней в армяках и лаптях, вооружённых топорами и луками. Худые вечные[43] мужичонки, охотники-лесовики — вот такой у него личный состав. Новики все, салабоны-новобранцы. Редко у кого из них имелся шлем, а панцирь был в единственном числе — на румяном, кудрявом парне, гордо назвавшимся Олфоромеем Лысуном. Выучкой же, опытом боевым, похвастаться не мог ни один — схватки с медведями и волками не в счёт.

Десяток без особых проблем подчинился новому командиру. Кое-кто, правда, дозволил себе поартачиться, но пара зуботычин привела строптивцев ко смирению.

— Скотина этот Влункович, — громко прошептал Пончик. — Он же тебе мстит, на смерть посылает!

— Помнишь, как в былинах богатырь говаривал? — тихо сказал Сухов. — «Не бывать тому!»

Обернувшись к своему десятку, что перетаптывался, сбившись в кучу, Олег громко спросил:

— Кто из вас белке в глаз попадает?

Новики заулыбались со снисхождением — экий у них десятник глупый!

— Да все и попадают, — ответил Лысун. — Как иначе-то? Мы-ить все промыслом живём, шкурок не портим!

— Отлично… — медленно проговорил Сухов. — Тогда слушай мой приказ. На тебя, Олфоромей, вся надёжа — побудешь возницей. Вон, видишь телегу с сеном? Погонишь её к воротам!

Объяснив каждому его манёвр, Олег напялил шлем на голову, в правую руку взяв меч, в левую — горящий факел. Олфоромей обошёл кругом телегу — здоровенные дроги, запряжённые парой могучих волов. На дрогах пошатывалась в неустойчивом равновесии целая гора сена.

Перекрестившись, Лысун взгромоздился на козлы, стегнул бичом, страгивая с места ленивых животин, и дроги покатились к воротам. Остальные бойцы из Олегова десятка выстроились в ряд и начали обстрел вражеских позиций. Они никому не позволяли высунуться над частоколом, чуть кто покажется — тут же слали стрелу. Кому-то из защитников Киева повезло — успели пригнуться, а кому-то и нет — пустили им стрелу в глаз, как той самой белке.

Войско Ярослава Всеволодовича притихло, с интересом наблюдая за потехой. Дружинники-дворяне не верили, что какие-то новики способны на подвиги воинские, и готовились потихоньку к приступу, исподволь наблюдая за «бельчатниками», подшучивая и пересмеиваясь.

Меж тем Олфоромей Лысун загнал дроги под самые ворота. Повинуясь жесту десятника, двое новиков — Олекса Вышатич и Ратша Гюрятич — подбежали на подмогу. Поднапряглись, втроём опрокинули кучу соломы, да бегом отвели дроги — в тыл.