Половцы, в отличие от своего предводителя, молчать не стали — загикали, засвистели, завыли и вихрем унеслись за ворота (с этого дня Изяслав Мстиславович всё равно что умер — никто с ним, отовсюду изгнанным, не водился более).

А великий князь Ярослав Всеволодович отправился далее, шествуя, что твой триумфатор, — окружённый «Золотой сотней» под командованием верного окольничего[46] — Акуша, проныры родом из Бостеевой чади.[47] За княжьими мужами ступали полки новгородский, новоторжский и переяславский.

— На тебя уже зыркают, — негромко сказал Пончик, склоняясь в седле к Сухову.

— Акуш и Яким? — промурлыкал Олег, щурясь.

— Они! Соперника почуяли. Угу…

— Пускай чуют, Понч. Живее бегать станут, а то раздобрели на княжьих-то харчах!

Сам же Сухов «зыркал» на Киев. Такого Верхнего города он не застал в прошлом, а до будущего тутошнее великолепие не дотянет, найдётся кому разнести всё по кирпичику.

Уж и вовсе по-царски выглядел Бабин Торжок — площадь у Десятинной церкви. Здесь красовалась бронзовая квадрига,[48] вывезенная князем Владимиром из Херсонеса, — гридни стащили её с триумфальной арки Феодосия. До кучи князь прихватил и статуи мраморные, изображавшие Афродиту, Артемиду и Геру.

«Бабами» обычно назывались истуканы-балбалы, воздвигнутые кочевниками на курганах. Может, оттого и площадь была прозвана Бабиным Торжком? Какая богобоязненному христианину разница, прекрасное изваяние ли воздвигнуто на постамент или грубое творение варвара? Всё одно — идол…

С трёх сторон площадь замыкали княжьи дворцы. Самый большой из них располагался к западу от Десятинной церкви. Трёхэтажное строение простиралось двумя крыльями, выстраивая редкие колонны, выставляя напоказ яркий фасад, облицованный мрамором и плинфой. Лепота!

Ярослав Всеволодович спешился у парадного входа и сказал Якиму, оборотясь:

— Пошли людей верных на Подол, пущай осадят воинство, а то забалуют.

— Всё сделаю, как велишь, княже, — поклонился воевода.

Дождавшись, пока великий князь скроется в палатах, и уже не пряча усмешечки, Влункович приблизился к Сухову.

— Слыхал? — сказал он. — Даю тебе ишшо две сотни новиков из полку Косты Вячеславича, хватай их — и на Подол! Наведи порядок. Понял? Во-от… Ежели «баловники» не послушают сразу — заставь!

— Сделаем, — пообещал Олег.

— И вот чего ещё… — Яким помялся, но договорил: — Ты больно-то роток не разевай на милости великокняжеские. Понял? Во-от… А то зашью!

— Не грози, Влункович, — улыбнулся Олег неласково. — Не тебе решать, кого князю одарить, а кого ударить. Понял? Во-от… — передразнил он воеводу.

— Врагов ищешь? — вкрадчиво проговорил воевода. — Мотри, обрящешь на свою голову!

— Своих врагов я всех похоронил, — холодно ответствовал Сухов. — Не набивайся ко мне в неприятели, Яким, проживёшь дольше!

Воевода скрыл гнев, только глянул на Олега пристально, а после махнул рукой, подзывая ополчение. Новики — пешие, без броней, вооружённые чем попало, — всей толпой шагнули к Сухову…

…Олег спускался по Боричеву взвозу и думал, не слишком ли круто он портит отношения с Якимом? Обмозговав это дело, пришёл к выводу, что выбрал верный путь. Как себя поставишь, такое тебе и уважение окажут.