Я наклонилась подобрать с пола сброшенное платье, все еще мокрое, и нашла письмо Франсиса. Буквы расплылись чернильными кляксами.

– Я все пропустила? – с порога спросила Мириай.

Я обернулась к ней, стоявшей со скрипкой под мышкой и смычком в длинных пальцах. Буря отбрасывала лиловые тени на ее коричневое лицо и платье, испачканное канифолью.

– Господи, что они сделали с твоим лицом? – Она шагнула в комнату, удивленно распахнув глаза.

Мои пальцы коснулись щеки – под ними была засохшая синяя краска. Я совсем забыла о ней.

– Будь ты там, ничего этого никогда бы не случилось, – поддразнила я Мириай.

Отложив инструмент, она взяла меня за подбородок, восхищаясь работой Орианы.

– Дай угадаю. Они одели тебя как мэванскую королеву, вернувшуюся из битвы?

– Неужели я настолько похожа на мэванку?

Мириай подвела меня к нашему умывальнику, где у трехстворчатого окна стоял кувшин с водой. Я сунула письмо Франсиса обратно в карман. Она налила воду в фарфоровую чашу и взяла мочалку.

– Нет, ты выглядишь и ведешь себя очень по-валенийски. Разве твой дедушка не говорил, что ты – копия матери?

– Да, но он мог солгать.

Мириай посмотрела на меня, возмущенная таким недоверием. В ее темных глазах мелькнула укоризна. Она взяла мочалку и стала стирать краску с моего лица.

– Как учеба, Бри?

Мы снова и снова задавали друг другу этот вопрос: солнцестояние приближалось. Я застонала и зажмурилась: она безжалостно терла мою кожу.

– Не знаю.

– Как это ты не знаешь? – Мочалка замерла, и я неохотно открыла глаза. Мириай смотрела на меня встревоженно и смущенно. – До конца занятий осталось всего два дня.

– Да, конечно. Знаешь, какой вопрос задал мне сегодня господин Картье? Он спросил, что такое страсть. Словно мне десять, а не семнадцать.

Вздохнув, я взяла у нее мочалку и опустила ее в воду.

Я поделилась с Мириай своими догадками. Сказала, что Вдова приняла меня не из-за таланта, а по какой-то загадочной причине. Мириай своими глазами видела, как я мучилась с музыкой в первый год обучения. Она сидела рядом, пытаясь помочь, когда мадам Эвелина приходила в ужас от моей кошмарной игры. Еще ни разу скрипка не звучала так, словно мечтала умереть.

– Почему он не отказался, когда я попросила его взять меня в ученицы? – продолжала я, оттирая лицо. – Он должен был сказать, что трех лет недостаточно, чтобы развить страсть. Будь я умна, выбрала бы науку с самого начала, еще в десять лет. У меня была бы куча времени, чтобы выучить все эти проклятые родословные.

Синяя краска не сходила. Я отбросила мочалку. Казалось, я стерла себе лицо, открыв страшную суть: я бездарна.

– Разве я должна напоминать тебе, Бри: господин Картье не ошибается.

Я посмотрела в окно. Капли дождя, как слезы, текли по стеклу. Она была права.

– Стоит ли говорить, что господин Картье не сделал бы тебя избранной, будь у него хотя бы малейшее сомнение в том, что ты станешь госпожой страсти. – Она взяла меня за руку, завладевая моим вниманием. Улыбнулась. Ее черные локоны были перехвачены лентой, несколько прядей выбились и рассыпались по плечам. – Если господин Картье верит, что ты можешь раскрыть страсть за три года, значит, ты на это способна. Так и будет.