Припадая к земле, мы слышим. Земля говорит, все пройдет, потом хорошо будет. И там, где природа крепка, где природа нетронута, там и народ тверд и степенен, без смятения. Новугородцы бодры.
Бодры так же, как бодры их озера. Опасные, холодные, вольные. Такие же острые, как остры голубые глаза рыбаков озерных.
Степенны и суровы так же, как непроходны леса, которыми край еще полон. Не прошли и татары.
Мало кто стремится пробыть лето в Новугородских пятинах. Избегают, потому что не знают. И не стыдятся не знать того, что под боком. А господин Великий Новгород знал свои земли. Боролся за них.
И любил их.
Причудны леса всякими деревьями. Цветочны травы. Глубоко сини волнистые дали. Всюду зеркала рек и озер. Бугры и холмы. Крутые, пологие, мшистые, каменистые. Камни стадами навалены. Всяких отливов. Мшистые ковры богато накинуты. Белые с зеленым, лиловые, красные, оранжевые, черные с желтым… Любой выбирай. Все нетронуто. Ждет.
Старинные проезжие пути ведут по чудесным борам. Зовут бесконечными далями. Белеют путевыми знаками – храмами.
Хороши окольные места по новугородскому, по устюженскому пути. Мета и Шелонь, Шерегодро, Пирос, Шлино, Бронница и Валдай, Иверский монастырь, Нил Столбенский, Возвышенности Валдайские. Все это красота. Красота бодрая.
А вот и чудо. Не то чудо, что еще живы русалки. Жив еще «честной лес». По городищам захоронены храмы. И не показались миру до сей поры. Верно, не время еще. А вот чудо.
Среди зеленого, мшистого луга, около овечьего стада наехали на ключ живой воды. Среди кочек широкая впадина, неотпитая чаша. Яма – сажени в три шириной. Сажени три или четыре глубиной.
По краям все заржавело, забурело от железа. В глубине – прозелень, синие тени, искры взлетов. Бьет мощный родник, песок раскидывает. Пахнет серой. Студеная вода полна железом, и пить трудно. Сильно бьет родник по камням. Бежит в поле речкою. Никому и дела нет.
Такой ключ в селе Мшенцах. Еще известны ключи в Варницах. Там и грязи такие же, как в Старой Руссе. Варницы – старое место, при Грозном известное. До сих пор и это место зря пропадало. Там же слышал я и о каких-то теплых ключах.
Живая вода по полю, по озерам разбегается. И странно, и больно, но и приятно знать, что в четырех верстах от большого пути еще лежат такие находки. Давно показались. Ждут.
Знают, пройдет испытание. Всенародная, крепкая доверием и делом Русь стряхнет пыль и труху. Сумеет напиться живой воды. Наберется сил. Найдет клады подземные.
Точно неотпитая чаша, стоит Русь. Неотпитая чаша – полный целебный родник. Среди обычного луга притаилась сказка. Самоцветами горит подземная сила.
Русь верит и ждет.
Лихочасье
Всем памятны знаменательные слова Ломоносова об отставлении Академии наук от него.
«Ярость врагов с робостью друзей состязаются» – так отвечал Менделеев на вопросы, какой смысл в ярко несправедливом к нему отношении со стороны Петербургской академии наук! Нечто в этом же роде заметил и Пирогов по поводу недоброжелательного отношения со стороны врачей.
В одной из неоконченных повестей Пушкин говорил: «Перед чем же я робею?» – «Перед недоброжелательством», – отвечал русский. Это черта наших нравов. В народе она выражается насмешкой, а в высшем кругу – невниманием и холодностью. Не могу не добавить несколько строк из пушкинского «Путешествия в Эрзерум», которое кончается так: «На столе нашел я русские журналы. Первая статья, мне попавшаяся, была разбор одного из моих сочинений. В ней всячески бранили меня и мои стихи… Таково мне было первое приветствие в любезном отечестве». Так говорит Пушкин.