– Экая ты грязнуля, – упрекнула ее Ульяна Федоровна. – Разве можно развернутые конфеты в постели прятать?

– Ничего такого я не делаю, – принялась оправдываться девочка.

Прислуга молча подняла подушку, Ника вытаращила глаза: на простыне лежали раздавленные «медальки» без фольги.

– Не надо глупо врать, – заворчала няня, – лучше честно признаться, меньше влетит тогда. А то вломят и за баловство, и за ложь.

Спустя неделю Вероника очнулась от звона будильника и поняла: она лежит в шапке и ботинках, причем последние аккуратно зашнурованы.

– Еще раз по-идиотски пошутишь, пожалуюсь твоей матери, – пригрозила Ульяна Федоровна.

– Я проснулась, села в постели, а на ногах обувь, на макушке ушанка! – зарыдала девочка.

Няня погладила Нику по голове.

– Странно. Хорошо, я подумаю на эту тему.

Вечером Ульяна пришла в детскую и спросила Нику:

– Помнишь про кетчуп, шоколад и ботинки?

– Да, – всхлипнула та. – Вы считаете меня хулиганкой?

– Теперь нет, – вздохнула Ульяна Федоровна. – Думаю, ты больна лунатизмом. Ходишь во сне, производишь некие действия и не помнишь о них, когда просыпаешься. Хочешь, дам книгу почитать? Называется «Лунный камень»[6], в ней про эту болезнь подробно написано.

Вероника залпом проглотила роман и испугалась. Она заразилась? Но каким образом? От кого? Надо, наверное, сказать маме. Вот только та плохо себя чувствует после родов, врачи велят не волновать ее…

Ника очень любила маму и решила пока промолчать, подождать, когда та поправится. Тем более что лунатизм перестал проявляться, более никаких странностей не случалось. Но мама никак не выздоравливала. Она все время лежала в кровати, стала очень раздражительной, плакала, требовала, чтобы домашние разговаривали шепотом. И Вероника продолжала молчать о своей проблеме, надеясь, что странный недуг ушел так же внезапно, как появился. А потом произошла история в ванной.

Вечером, когда избитую Нику заперли в комнате, к ней тайком заглянула няня и запричитала:

– Что же ты натворила… Проклятый лунатизм!

Девочка зарыдала:

– Неужели я напала на братика и ничего не помню?

Ульяна Федоровна напомнила:

– Кетчуп, шоколад, ботинки. Так и было.

– Я убийца, – помертвела Вероника.

– Слава богу, нет, – успокоила ее няня, – мальчик жив, но это не исключает твоей новой попытки напасть на него. Прими мой совет: никогда никому не говори о лунатизме, лучше признайся, что хотела лишить брата жизни.

– Но это неправда, – сопротивлялась Ника.

– Правда, – жестко заявила няня. – В момент бодрости ты контролируешь себя, прикидываешься любящей сестричкой, а во сне раскрепощаешься, и тогда из глубины твоей души вылезают чудовища. Ты ведь ревнуешь мать и отца к братику?

– Да, – неохотно согласилась Ника.

Ульяна Федоровна подбоченилась.

– Вот видишь. Если признаешь свою вину, тебя поругают и простят, останешься жить в семье. А коли будешь настаивать на лунатизме, отправят на лечение. Лунатик – это сумасшедший. Тебя запрут в психушке, а оттуда выхода нет.

Вероника оцепенела от ужаса. Ей стало так страшно, что она на время перестала говорить. Немота отпустила лишь через несколько дней. Девочка подумала: может, в самом деле признаться в том, чего не совершала? Все в доме и так считают ее виноватой. И, вероятно, она и правда пыталась утопить брата. Ника помнила, как вошла в ванную и увидела малыша под водой, как схватила его, уронила… Но не имела понятия, что было до этого. Ника стала напрягать память. Вот она пришла из школы, выпила на кухне сок, ощутила усталость, легла на диван… «Ника, иди скорей в ванную!» – долетел до сознания зов. Вскочив, в полусонном состоянии она побежала по коридору… «Покарауль брата, я принесу череду», – сказала няня. А вот и ванна, вода, братик, тельце на полу, потом малыш снова в ванночке, крик Ульяны Федоровны… Воспоминания путались, потом вдруг пришло понимание: да, она хотела утопить брата. Надо признаться. Может, тогда ей станет легче?