— Я? — профессор внимательно посмотрел на девушку. — Один?! Вы ни капли не правы! А отсюда спящие никогда и ни при каких обстоятельствах не выберутся. Были и до вас, такие же мертвые да дерзкие. Вы меня понимаете? Осознаете, о чем я вам говорю? Может из научного персонала я здесь и один, а вот охраны здесь хватает! Так о чем я?

— А что за эксперимент? — у Руслана появилось плохое предчувствие.

— Эксперимент… — повторил профессор, он взял у всех кровь и присел за стол, где подмешивал ее в какую-то жидкость и наблюдал, как меняется цвет. — Когда начались первые возвращения, я выявил некоторую закономерность, на основе которой составил классификацию. Вы ее должны были изучать. Хотя… чего я вам рассказываю?! Будто знаете о чем речь?!

Несколько минут он молчал, после, когда уже никто не ждал, продолжил:

— Оказывается, что спящий спящему рознь. Понимаете, о чем я говорю? Не все спящие разлагаются. Тоже, надеюсь, понимаете? Вы, конечно же, хороший тому например. Я бы даже сказал вы отличный тому пример. А большинство оживает, но в процессе существования начинает разлагаться. Понимаете? Мозг постепенно теряет нейронные связи и спящий глупеет, можно сказать, на глазах. В итоге превращается во что-то тупее насекомого, а потом, конечно, и вовсе теряет даже подобие инстинктов. Понимаете что такое инстинкты? Успеваете следить за мыслью? В итоге он превращается в нечто напоминающее оживший… стул, например. Понимаете да? Или слишком тяжело? Собственно мне все равно. Смысл в другом… Как вы знаете, они, конечно же, зовутся «браком» и…

— Знаем мы эту классификацию, — сказал Руслан. — В спецхране работали!

Но Филипп даже не старался слушать и продолжал:

— …по сути, никому не нужны. — Встал, прошел к похожему на огромный тостер, аппарату, куда вставил пробирки с кровью спящих. — Но некоторые индивидуумы являются кое-чем абсолютно иным. Понимаете? Их мышцы не отвердевают, кровь желеобразная, а тело не подвержено разложению в связи с огромным количеством неорганических соединений, которые попали в организм при жизни. Можно сказать, они себя забальзамировали. Это великое достижение! Оно непроизвольное, но великое по своей сути. Вы же… вообще кое-что уникальное! У вас даже кровь не сворачивается! У меня на этот счет есть кое-какие теории, но вы вряд ли способны их понять!

— Ну конечно! — буркнула Алиса. — Слонов в цирке учат, а мы понять не способны…

— Двадцать первый век в будущем назовут веком биологии, — продолжал хозяин лаборатории. — Много он нам еще открытий принесет. Очень-очень много!

— Зачем вы нам это рассказывает? — снисходительно улыбнулся Руслан.

Филипп посмотрел на него, будто впервые увидел.

— Зачем рассказываю? — призадумался профессор. — Да кто его знает! Просто болтаю, о том, что волнует.

— Раз болтаете, тогда расскажите, почему мозг оживает? — попросила Вика. — Меня волнует вопрос, что я такого в жизни сделала, что даже умереть нормально не смогла! Что мы вообще такое и… — и намного тише добавила. — Есть ли у нас шансы вернуться к нормальной жизни?

— Шансы к нормальной жизни?! — посмотрел на нее Филипп. — Не смешите. А вот насчет того, что вы сделали… А что вы могли-то? Разве вы кем-то были, чтобы чего-нибудь сделать? — хозяин кабинета уперся взглядом в потолок. — Спящие это, конечно же, лишь первая волна. Лет через двадцать мир содрогнется от массового рака мозга и тогда не избежать войны с востоком… Когда Европа будет пустеть и начнется арабская весна.