“Неужели это я так долбанулась?” – смутно подумала Клавдия.

Что-то сильно дернуло ее за руку, вывернуло кисть, она отлепилась от стены, падая головой вперед, приземлилась на колени и взвыла от боли.

Неловко повернувшись, Клавдия плюхнулась на ступеньку и осознала, что она в подъезде одна, а от ее сумки остался только драный коричневый ремешок, намотанный ради предосторожности на руку.

У нее отняли сумку.

Не помогли никакие предосторожности.

Коленка болела ужасно, и кисть, кажется, была вывихнута.

Она баюкала кисть другой рукой и твердила сама себе:

– Вот гады… Господи, какие гады… Ну какие же гады, господи…

И главное, в сумке-то ничего нет!

А что там у нее в сумке? Вспомнить бы…

Да, кошелек. В кошельке рублей тридцать. Проездной. Ах черт, проездной на месяц. Месяц ведь только начинается! Почему она не забыла этот дурацкий проездной в кармане, после того как предъявила контролерше в метро! Нет, дурацкая аккуратность – все должно быть по своим местам. По полочкам. По кошелечкам. По отделеньицам.

Идиотка.

Очки. Три ручки. Записная книжка и всякая бумажная ветошь, которую она по привычке таскала с собой.

Паспорт дома, это точно.

Ключи…

Похолодев, Клавдия здоровой рукой обшарила карманы. До правого добраться было очень трудно, и она стремительно поднялась со ступеньки, на которой сидела, переживая свое несчастье.

Да где же они, черт их возьми! Тоже украли?!

Это совсем плохо. Это ужасно. Как она попадет в квартиру? Где будет ночевать? Что теперь делать с замком – сию секунду менять или дожидаться вора?!

о этот патетический момент ключи нашлись.

Клавдия с шумом выдохнула, задержав в легких воздух, и поплелась дальше, здоровой рукой придерживая в кармане ключ.

Она открыла дверь, зажгла в квартире свет, заперлась на замок и на цепочку и прислонилась лбом к стене.

Ей было очень обидно и жалко эту древнюю сумку, которую по-хорошему давно надо было бы выбросить в помойку, и хотелось поймать и отколошматить мерзавцев, которые вырывают сумки у усталых женщин, возвращающихся вечером домой.

И еще эта рука проклятая… Ну как она завтра будет работать? Как?!

И еще проездной…

Слеза капнула ей на ботинок. И это крошечное соленое озерцо, растекшееся по ботинку, стало последней каплей. И первой.

Клавдия зарыдала, слезы полились градом, и их пришлось вытирать воротником. Воротник был ворсистый и жесткий, щеки сразу стали гореть и противно чесаться.

– Ну что же это за жизнь, – говорила она сама себе и даже подвывала от горя. – Ну когда же это все кончится… Ну так же совсем невозможно… Вот сволочи, а? Надо же быть таким сволочам…

В дверь позвонили, и это было так неожиданно, что Клавдия поперхнулась слезами и соплями. Кашляя, она не могла произнести ни слова, с ужасом глядя на дверь. К ней никто не мог прийти. Это было абсолютно исключено. Это бандиты, отнявшие у нее сумку, вернулись за ней самой.

– Клава! – закричали на лестнице. – Ты чего не открываешь-то? Это я, тетя Маша!

Тетей Машей звали соседку.

Кашляя, Клавдия сняла цепочку и повернула замок.

Ей не хотелось видеть никаких соседей, но она знала, что ее трубный кашель давно уже оповестил тетю Машу, что она дома, и не открыть было невозможно.