Ей было все равно. Очнулась у какого-то кафе, обычной стекляшки, в которой наверняка выпивали дешевую водку под жареные беляши. И вправду пахло прогорклым маслом и чем-то кислым.

За пластиковыми столиками сидели явного вида работяги, хлебали что-то горячее, наверное суп. Над простыми тарелками поднимался парок. На столах стояли початые бутылки. «То, что надо», – подумала Вера и плюхнулась за свободный столик. Мужики замерли с ложками в руках, ошарашенно переглядываясь.

Такие птицы сюда еще не залетали.

Подошла официантка. Под полупрозрачной косынкой проглядывали бигуди. Лицо у нее было гладкое, полное и очень белое, без грамма косметики. Только рот был накрашен ярко-красной блестящей помадой.

Официантка разглядывала Веру с интересом, словно диковинную мартышку.

– Водки и что-нибудь закусить, – пробормотала Вера. – На ваше, так сказать, усмотрение.

Неожиданно глаза официантки потеплели, в них потухло любопытство и зажглись сочувствие и понимание. «Все мы бабы, и все мы несчастны», – читалось в ее светло-голубых, окруженных белесыми ресницами, словно голых глазах.

С достоинством кивнув, она пошла на кухню, по дороге цыкнув на усмехающихся мужчин.

Через пару минут перед Верой стояли тарелка с борщом, два куска черного хлеба и несколько кусочков розоватого, блестящего сала.

Ну и графинчик с водкой – на глаз граммов двести.

Вера благодарно кивнула и с какой-то животной жадностью принялась хлебать борщ. Он, как ни странно, оказался горячим и вкусным.

Три рюмки подряд, под борщ и сало, – и ее отпустило.

Мужики отвлеклись и занялись своими делами и разговорами.

Официантка стояла за пластиковой стойкой, вывалив на прилавок грудь.

Перехватив благодарный Верин взгляд, с достоинством кивнула, дескать, плавали, знаем!

Вера доела борщ, выпила последнюю рюмку, на остаток хлеба положила последний кусочек сала и от удовольствия прикрыла глаза.

Счет ждать не стала – положила на стол стодолларовую бумажку, усмехнувшись, что за счастье и спасение расплата не так велика.

Через час такси доставило пьяненькую Веру домой. Войдя на участок, она застыла на месте, закрыла глаза и глубоко и размеренно задышала.

Укладываясь в постель, она подумала: «Какое счастье, что в доме сегодня никого!» И еще она пообещала себе забыть этот день. Иначе не выжить.

Спала она почти сутки, но, странное дело, не разболелась. Может, те самые двести граммов оказались спасительными? Кто знает. Но к приезду сына и мужа она была в порядке. Почти.

Но день этот не забыла, не получилось. И эти стыд и боль, как саднящая рана, были с ней навсегда. Скоро она поняла это и перестала бороться, убедив себя, что люди живут с еще более страшным позором. Живут. И она будет жить.

Будет жить назло Красовскому. Как же она его ненавидела!

Подошли к парковке, и Стрельцов постучал пальцем в водительское окно. Через минуту как ошпаренный выскочил водитель Виталик. С трудом сдерживая зевки, он галантно открыл перед Верой дверь, и она с облегчением уселась в машину.

«Все, все! Все позади! Я все пережила, мне медаль. Нет, мне орден! Сейчас я сброшу туфли, расстегну платье, вытащу заколку из волос. Поздний вечер, долетим быстро, и скоро я буду дома, в своей спальне, в своей кровати. Вот оно, счастье! И больше никогда, никогда я его не увижу!»